Брик-лейн - Моника Али Страница 17

— Так можно?

— Знаешь, начну-ка я читать про политику. Про выборы в девятнадцатом веке. Но в учебнике так сухо пишут. Лучше читать романы. В романах вообще многое можно почерпнуть — и насчет общества, и политики, и земельной реформы, и социального неравенства. В романах не такие официальные описания.

— Так, значит, можно мне туда ходить?

— Куда?

Шану перевернулся на спину и посмотрел на Назнин. Она снова увидела его живот.

— В колледж. С Разией.

— Зачем?

— На уроки английского.

— Ты скоро станешь матерью.

Назнин взяла с подоконника стакан. Да, она скоро станет матерью.

— Хлопот с ребенком тебе вполне хватит. Да и в колледж его не возьмешь. Его надо кормить, попу вытирать. Это тебе не просто так. Это тебе не в колледж сходить.

— Да, — ответила Назнин, — знаю, что не просто так.

— Вот и молодец. А сейчас я почитаю. А то все разговоры, разговоры, разговоры.

И он снова перевернулся на живот.

Холодильник жужжит, как огромный москит. За окном — рев уличного движения. Назнин не стала включать свет. Половинка песочной луны вскарабкалась на небо. Ступни ощутили тепло линолеума. Назнин взяла стаканчик йогурта и посыпала его сахаром. Стала у стола, начала есть. «Ешь! Ешь!» — твердит Шану за обедом. Но она специально отказывается. Чтобы показать свое хладнокровие. Самоотречение. Хочется, чтобы он это заметил. Полуночные перекусы вошли в привычку, потом превратились в удовольствие и утешение.

Мама часто готовила йогурты: густые, сладкие, теплые. Не то что эти пластмассовые стаканчики из-под английских пластмассовых коров. И все-таки. Если посыпать сахаром, то съедобно. И очень удобно. Вспоминая теперь о Гурипуре, она вспоминала о неудобствах. Жить без бачка в туалете, расстаться с обеими раковинами (в кухне и в ванной), разводить костер, вместо того чтобы поворачивать флажок, — разве это равноценный обмен? Она представила, как Шану шагает через двор в туалет с книжкой в руках. Он любит почитать, иногда по полчаса и больше засиживается в туалете. Там из туалета его бы выгоняли мухи.

Шану уснул, уткнувшись лицом в книжку. На страницу вытекла слюна. Не доведет его до добра это чтение. От чтения у него мозги закипят. Он может кончить, как Макку Пагла.

Давненько она не вспоминала о Макку Пагла. В детстве они часто ходили за ним. Вместе с Хасиной топали, держась за руки и размахивая свободным руками. Хасина кричала: «Эй, Макку Пагла! Дай нам свой зонтик! Скорей, начинается дождик!»

Люди говорили, что от постоянного чтения у него мозги размягчились. Книги надломили его душу, и тем сильнее у него болела душа, чем больше он читал. Так он и заработал свое прозвище: Макку Пагла, то есть Ненормальный Макку.

Его зонтик нашла в колодце Хасина. Бесконечные починки и бесчисленные разноцветные заплатки сделали зонтик знаменитым, и Макку никуда не выходил без него из дому.

— Он убился, — визжала Хасина. — Макку Пагла убился в колодце.

Мама тут же начала молиться, а папа схватил веревку и бросился к колодцу. Назнин и Хасина на ватных ногах пошли за ним.

Из старого колодца вот уже несколько дней разносилась вонь, но никто не обращал на это внимания, потому что люди уже скидывали туда мусор. Но сейчас там зонтик Макку, а Макку всегда при своем зонтике. Быстро собралась толпа. Каждый был рад высказаться, но погружаться в мусорную кашу за телом не хотелось никому.

Наконец совет деревни отправился к дому Назнин. Папа возглавил собрание. Назнин и Хасина остались ждать снаружи и услышали папины слова:

— Умер он недостойной смертью. Пусть хотя бы погребение у него будет достойное.

Девочки шепотом, на ушко, повторяли его слова. Как-то они нашли мертвого кузнечика, от которого осталась одна шелуха. И, снова повторив отцовские слова, выкопали кузнечику неглубокую могилку. Эта игра полюбилась им. Назнин всегда была торжественная, как ворон, а Хасина кривлялась.

Совет закончился, приняли решение: шестьдесят рупий плюс все расходы, большой кусок туалетного мыла и бутылка туалетной воды первому желающему. Вперед выступил один рабочий, и его поприветствовали возгласами. Он разделся догола, крикнул жене, чтобы та принесла горчичного масла, которым он натер тело. Собрали снаряжение. Большая бамбуковая корзина, толстые веревки, два железных багра, чтобы разгребать мусор.

Погружаясь под землю, рабочий комментировал все происходящее, и его голос искажался, отдавался эхом.

— Я привязал Макку, — доложил он, и в толпе зрителей послышались возгласы.

Помощники потащили тело наверх.

— Тише, тише, — раздался голос из колодца, — вы что, хотите ему голову снести?

Обнаженное тело Макку положили на землю. Оно было полностью белым. Из колодца подняли рабочего, он держал оторванную руку, которую аккуратно положил на грудь Макку. Назнин и Хасина крепко схватились друг за друга.

— Они забыли зонтик, — сказала Хасина.

— Не надо было его дразнить, — всхлипнула Назнин.

Вечером мама плакала. Нос у нее покраснел, глаза были мокрые. Время от времени она вскрикивала, как испуганная обезьяна. Прикладывала ко рту ладонь, стесняясь зубов, похожих на дынные семечки. Папа курил трубку и сидел на корточках.

— Не плачь, мама, — говорила Хасина и целовала ее своими губками цвета граната.

— Ваша мать святая женщина, — говорил папа, — не забывайте, что и все семейство ее святое.

Он встал и вышел, выпрямившись вопреки обыкновению. Его не было три дня.

— Куда постоянно уходит папа? — спросила Назнин.

Мама посмотрела на небо:

— Смотри! Теперь и ребенок спрашивает, куда он уходит.

Назнин тоже посмотрела на небо. Оно уплотнилось от бурых машущих крыльев. Летели утки, начинался сезон. Они прилетали целыми стаями, бросая огромные тени на реки и угрожая солнцу. Мама порывисто сжала Назнин в объятиях. Взяла широкоскулое личико Назнин в ладони и сказала:

— Если бы Господь хотел, чтобы мы задавали вопросы, он бы сделал нас мужчинами.