Милый друг Натаниэл П. - Адель Уолдман Страница 17
Милый друг Натаниэл П. - Адель Уолдман читать онлайн бесплатно
Писатели, оказавшие на него сильнейшее впечатление, отнюдь не черпали вдохновение в личных обидах и недовольствах. (Они вряд ли могли писать стишки под названием «Мамочка».) Конечно, это не было адекватной оценкой писаний всех или даже большинства женщин. Но факт оставался фактом: когда он читал что-то, чем восхищался и что было написано сейчас, в настоящем – беллетристика или нон-фикшн, значения не имело, – вероятность того, что это написал мужчина, составляла примерно восемьдесят процентов.
Нейт считал, что женщины так же сообразительны и умны, как и мужчины, и так же могут рассчитать, через какое время поезд А встретится с поездом В, если они движутся навстречу друг другу со средней скоростью С. Они так же, как и мужчины, способны к рациональному мышлению, но только оно, похоже, не очень-то их интересует. Они с готовностью воспользуются рациональным аргументом для защиты того, во что верят, но вряд ли примут его, если он противоречит их предпочтениям или, что еще хуже, интуиции; если он подрывает их драгоценное мнение или принижает самооценку. Множество раз, когда ему приходилось спорить с женщиной, стороны подходили к точке, когда становилось ясно: никакой аргумент на мнение противной стороны уже не повлияет. Ее позиция основывалась на том, что она «так чувствует», и, как следствие, сдвинуть ее не представлялось возможным.
Даже интеллектуальные женщины в первую очередь, похоже, интересовались адвокатурой, ставя свой интеллект на службу феминизму, окружающей среде, благополучию детей или интерпретации собственного опыта. Взять ту же Аурит. Очень умная женщина, одна из самых. Проницательная, оригинальная, нисколько, в отличие от определенного типа представительниц своего пола, не страдает интеллектуальной робостью и без всякого смущения бросает вызов устоявшимся представлениям. Но выбранные ею темы – сионизм, иудаизм, патриархат – уходят корнями в ее собственную жизнь. Всякий раз, когда она пыталась писать на отвлеченную тему, результат получался удручающий. Ее не интересовали международные отношения или ближневосточная политика; ее интересовала жизнь в сумасшедшей, раздираемой конфликтами еврейской семье, функционирующей наподобие двухголового чудища, где постоянно сталкиваются друг с другом либеральный социализм и примитивный трайбализм [36]. Другими словами, ее интересовала только сама Аурит. Что ж, прекрасно. Но только это уже другое.
Конечно, если бы Аурит указали на это, она пришла бы в ярость. А то, что выводило ее из себя, обычно просто отвергалось – именно по этой причине. Ей не нравилось даже то, что Нейт касается вещей, находящихся за границей ее кругозора. Когда он заговаривал о философах, которых Аурит не читала – то есть едва ли не всех, – она мрачнела, поджимала губы, а на виске у нее начинала пульсировать жилка, как будто Нейт не цитировал Ницше, а, вынув из штанов член, охаживал ее оным. Даже Джейсон – а в человеческом плане он проигрывал Аурит по всем статьям – был намного справедливее в интеллектуальном смысле.
И это блестящая Аурит! Если уж говорить начистоту, Нейт считал, что женщины в целом менее способны к бесстрастной эстетической оценке литературы или искусства: они более склонны основывать суждения на некоем месседже произведения, независимо от того, одобряют его сами или осуждают.
К этому моменту кофейник выглядел уже достаточно прозрачным.
Нейт отставил его в сторону и осмотрел саму кофеварку, обратив первостепенное внимание на приставшую к ней спекшуюся гущу. Он перевернул легкий пластмассовый аппарат вверх дном, и отделения раскрылись, створки закачались на пластмассовых шарнирах. Машинка попыталась выскользнуть из рук, но Нейт успел, быстро согнувшись, поймать ее и прижать к животу. Потом он поставил кофеварку в раковину и принялся драить ее мягкой губкой.
Закончив, Нейт оставил кофеварку сохнуть рядом с кувшином, а сам отправился в спальню, стягивая на ходу сырую футболку. Скудные лучи предвечернего солнца безуспешно старались пробиться сквозь плотные облака. Запотевшие стекла усиливали ощущение герметичной закупоренности.
К своему скромному жилищу он питал самые теплые чувства. Печать небрежения и бедности, лежавшая на всей квартире, была симпатична ему на каком-то органическом уровне. Здесь не было настоящей нищеты, не ощущался неприкрытый утилитаризм родительского кондоминиума, где невидимые, постоянно работающие домашние устройства создавали монотонный звуковой фон, напоминающий жужжание больничных мониторов. Или дело было в фальшивой пластмассовой элегантности пригородного ранчо, иммигрантской версии американского дома, выбранного из телешоу предыдущего поколения, с искусственными цветами и редко используемой гостиной. Даже построенные с большим вкусом и более современные предвоенные кооперативы, купленные некоторыми его друзьями в последние годы, с детскими воротцами и винными холодильниками (винными холодильниками!), были, на взгляд Нейта, более убоги, чем его квартирка, служившая домом для человека, живущего не ради домашнего уюта, к которому, похоже, все теперь стремились.
Он немного прибрался. Помогло. В повседневной жизни Нейта за всплесками бурной активности следовало сползание в летаргию, грязь, одиночество и мрак. Помешать этому погружению могла бы работа или следование рутине, но ни того, ни другого у него не было, а обычный в таких случаях вариант с выпивкой помогал только на короткий срок. Тем не менее если настроения и выводили Нейта из строя, то не более чем на день-два, а после продажи книги запои стали и реже, и менее острыми. Относительный успех, может быть, и не сделал его счастливее, но менее несчастным сделал наверняка.
Сегодня из состояния бездействия Нейта вывело приближение срока сдачи работы. От него ждали рецензии, и время поджимало. Готовясь засучить рукава, он переключился в гиперпродуктивный режим и за несколько последних часов переделал кучу дел: совершил пробежку (пять миль за сорок одну минуту и тридцать восемь секунд), ответил (с опозданием) на приглашение на свадьбу друга, забросил в прачечную белье, заскочил в бакалейный, где купил пива, молока, три пиццы «селесте» (со скидкой) и изрядный запас продуктов (его завтрак состоял из тарелки «Рейзин брэн» и «Лаки чармс» на десерт).
Чувствуя, что заслужил передышку, Нейт открыл окно в спальне и, высунувшись наружу, глотнул свежего влажного воздуха. Два окна – по одному в спальне и кухне – были единственным, что могло бы привлечь к квартире внимание какого-нибудь яппи. Оба выходили на юг, впускали море солнца и, поскольку квартира находилась на шестом этаже, предлагали пристойный вид – если смотреть вдаль, поверх крыш соседних зданий, а не вниз, на улицу. Но Нейту его квартал был дорог именно своим уродством. Близость к стилю и моде – притягательным барам и ресторанам, кофейням, друзьям – была плюсом в плане удобства, но ему нравилась его не-модность. Надпись на желтом навесе над мастерской по ремонту шин провозглашала: «Открыто с 7 до – ». Каждое воскресное утро у церкви через улицу собиралась толпа облаченных в черное женщин, длинные юбки которых трепал ветер…
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Comments