Весенняя лихорадка - Джон О'Хара Страница 17

И сразу же наступили перемены. Он напугал ее, Глория была жалкой, милой. Он даже не заметил, что ее достоинство было по крайней мере настолько подлинным, что она со стаканом в руке подошла, сделав два шага, к столу. Минуту-другую он готов был любить ее со всей сердечностью и нежностью, внезапно пробудившимися где-то внутри. Он последовал за ней к столу и ждал, когда она поставит стакан. Теперь, на другой день, он сознавал, что она слегка рисовалась, стояла в банальной позе, почти касаясь подбородком плеча, отвернувшись от него, прикрывая согнутой правой рукой грудь, а левой поддерживая правый локоть. Он взял ее за руки повыше локтей и легонько сжал.

— Поцелуй меня, — сказал он.

— В награду, — сказала Глория и повернула к нему лицо, давая понять, что поцелует его.

Он снова обнял ее и нежно поцеловал в губы, потом она медленно опустила руки, обняла его и прижалась к нему.

Думая об этом теперь, он понимал, что это было нечто большее, чем любовь. Это чувство было таким полным, таким новым в своей подлинности и силе, что впервые в жизни он понял, как эти парни, эти блестящие юные офицеры, предавали короля и страну ради женщины. Понял даже, как они могли это делать, зная, что женщина шпионка, что она неверна им. Ему было безразлично, сколько мужчин обладали Глорией после того, как она ушла из этой квартиры; он хотел ее сейчас. Он не вспоминал об этом весь день, пока проводил время с Эмили и дочерьми, но сейчас, будь Глория здесь, ему было бы наплевать, даже если бы Эмили и дети вошли и наблюдали за ними. «Черт возьми!» — выкрикнул Лиггетт. Она никак не могла знать то, что знал он. Ему сорок два года, она моложе его не меньше чем на двадцать лет — а, какая разница. Где бы она ни была, он найдет ее и вечером снимет для нее квартиру. Значит, вот что происходит с мужчинами, вот что вызывает разговоры об опасном возрасте и всем прочем. Ну и пусть, опасный возраст, дурацкое положение, что угодно, он принял бы все это, только бы обладать этой девушкой. Но он будет обладать ею вновь и вновь, множество раз. И непременно нужно снять для нее квартиру. Сегодня вечером. Завтра он откроет для нее текущие счета.

Он позвонил Глории домой, не особенно надеясь застать ее, но все может быть. Ответил неуверенный мужской голос; возможно, ее отец, подумал Лиггетт. Глории нет дома, вернется поздно вечером. Лиггетта это не обескуражило. Он подумал, что узнал достаточно, чтобы разыскать ее. Свернул ее вечернюю одежду в узел, спустился с ним и взял такси до Центрального вокзала. Сдал узел в камеру хранения и хотел выбросить квитанцию, но подумал, что, возможно, Глория захочет забрать это платье по какой-то причине, возможно, сентиментальной, возможно, чтобы пустить его на заплаты. Женщины часто сберегают старые платья по этим причинам, и он не вправе выбрасывать квитанцию. К тому же пальто в полном порядке. Он не подумал об этом, потому что сосредоточился на порванном платье. Его раздражало то, как он думал об этом. Ему хотелось думать о том, как он порвал платье и обнажил ее, охватывая это одной мыслью, вспоминая, как она выглядела в тот миг, ее тело, ее испуг. Но то, что он порвал платье, смущало его, и ему не хотелось оставаться наедине с этой мыслью. Он пошел в закусочную на Восточной Пятьдесят третьей улице, ту, в которой двое застрелились в течение последних двух лет в мужском туалете. Там снимали со столиков последние стулья, готовясь к открытию, но бар уже работал, мужчина в визитке и женщина пили у стойки. Мужчине было под пятьдесят, женщине тридцать с небольшим, она была высокой, с пышными формами. Когда Лиггетт вошел в бар, оба были слегка пьяны и спорили, мужчина взял женщину за руку и повел к столику, в этой же комнате, но подальше от Лиггетта. Очевидно, он был безнадежно влюблен в нее.

— Сколько я тебя знаю, — очень громко сказала женщина, — ты не просил меня ни о чем, только расспрашивал.

Лиггетт достал несколько пятицентовых монет и пошел к телефонной кабине позвонить другу-инженеру. Тот не ответил. Позвонил еще двум знакомым инженерам, так как собирался совершить тур по барам, где мог найти Глорию, и хотел быть с кем-то из мужчин, только не с одним из настоящих друзей. Друзья будут дома с женами или на вечеринках с женами, а он хотел ходить с человеком, который не знает Эмили. Эти инженеры не отвечали. Позвонил третьему, который ему не особенно нравился, тот очень радушно ответил и стал настойчиво приглашать его к себе на вечеринку с коктейлями, где собралась превосходная компания. Лиггетт отказался и через минуту понял, что может обрести общество мужчины в визитке, судя по разговору между ним и его женщиной. Спор принял неприятный оборот, женщина собиралась сию минуту уйти домой и отправить мужчине все его подарки: пусть делает с ними все, что угодно. Не желая оставаться наедине с этим человеком, Лиггетт допил хайбол, расплатился и пошел в соседнюю закусочную.

Первой, кого он увидел, была Глория, нарядно одетая в очень элегантный костюмчик. Она смущенно посмотрела на него. С ней были молодой человек и хорошенькая девушка. Лиггетт подошел, пожал всем руки, Глория представила его остальным и наконец предложила ему присесть на минутку, сказав, что они сейчас уходят.

— О, а я думала, мы здесь пообедаем, — сказала мисс Дэй. — Я очень проголодалась.

Все промолчали, тактично дав ей понять, что говорить этого не следовало.

— Ты кого-нибудь ждешь? — спросил Лиггетт.

— Нет, — ответила Глория.

— Я почувствовала себя очень глупой, грубой и все такое, когда ты любезно пригласила нас на обед, — сказала мисс Дэй, — но, право, мисс Уэндрес, я предпочла бы остаться у Бреворта и поесть там, потому что была голодна. Я…

Тут она замолчала.

— Думаю, нам нужно идти, — сказал мистер Браннер. — Глория, отложим этот обед на потом.

Он не пил, и у него были угрюмо-трезвые манеры, как у мужчин, которые временно воздерживаются от спиртного, но обычно любят выпить. Лиггетт быстро поднялся, пока они не передумали. Мисс Дэй, очевидно, решила повременить с едой, потому что тоже поднялась.

Когда они ушли, Лиггетт сказал:

— Я старался найти тебя. Звонил повсюду и собирался обойти все заведения в Нью-Йорке, пока не найду. Что ты пьешь?

— Ржаное с обычной водой.

— Ржаного с обычной водой, мне шотландского с содовой. Хочешь поесть здесь?

— Я обедаю с тобой?

— А разве нет?

— Не знаю. С чего ты звонил, как выразился, повсюду, хотя не знаю, куда ты мог звонить мне, кроме как домой.

— И к Мэнджеру.

— Это не смешно. Вчера вечером я была пьяна. Больше этого не случится.

— Нет. Это должно случиться. Непременно. Послушай, я не знаю, как начать.

— Если это какое-то предложение, то не начинай. Никакие предложения меня не интересуют.

Глория сознавала, что лжет, ее интересовало почти любое предложение; по крайней мере было интересно выслушать его. Но пока она не могла понять, к чему клонит Лиггетт. Он не сказал ничего, свидетельствующего, что пропажа манто обнаружена, но уклонение от этой темы могло быть тактическим и только тактическим. Она решила не касаться этого, пока не коснется он, и ждать первой фразы, говорящей, что Лиггетт хочет возврата этой вещи. Сейчас она была не готова разговаривать о манто. Может быть, попозже, но не сейчас.