Странник - Петр Катериничев Страница 17

Ну а когда на съезде сторонников «Возрождения и труда», противоборствующих с движением «Благосостояния и прогресса», Фокий Лукич увидел тех самых сидельцев «второго эшелона», а вместе с ними закусивших удила молодых честолюбцев и тихой тенью скользивших по паркетам холла мозелевичей, рабиновичей и прочих гершензонов, то взбодрился духом окончательно, понял, что в Сибирь его точно не законопатят – во-первых, Сибирь осталась в другом государстве, а во-вторых, никто не станет мочить своих! Он взбодрился и взорлил настолько, что даже выискал по собственной инициативе пару отвязанных, больных на всю голову борзописцев и взялся делать то, чего раньше в мыслях представить себе не мог: клеймить! Власть! Нет, понятно, не самого «гаранта», этого себе никто не позволял, но отдельные недостатки в отдельных отраслях, городах и весях его ошалелые писаки громили от души, словно распоясавшиеся мастеровые – лавчонки в дореволюционной Одессе. Получалось складно и скандально. Денег заметно прибавилось.

И все же победы нового претендента не ожидал никто. После первого тура, когда ободренные честолюбцы борзыми конями гасали по всей державке, соблазняя чемоданами «зелени» нестойких и алчных глав администраций западных областей, Фокий снова запил. Он пересчитывал доставшиеся ему сребреники и понимал: придется ответить, придется. Ему хотелось исчезнуть, испариться, скрутиться сухим гераниевым листом где-нибудь в гербарии ботанического музея, куда ни одна живая душа не заглянет столетия полтора...

Но все муки рано или поздно кончаются. Или так, или эдак. В предвыборный штаб претендента Фокия Лукича привезли в лоскуты пьяным те самые молодые борзописцы. Часа три Бокун функционировал, словно кукла-неваляшка, ничего не понимая в происходящем, но и не падая мертвецки пьяным лишь потому что невероятную дозу алкоголя выжигало досуха каленое железо страха. И когда к трем часа пополуночи стало ясно, что выиграна и битва, и война, Фокий Лукич забился в пароксизме восторженного отходняка, обслюнявил вгорячах ползала корреспондентов и залил слезами и нежданно хлынувшей носом кровью белую сорочку. Наблюдавшие за действом порыв оценили, распознав в Бокуне не временного попутчика, а искреннего и верного сторонника. Это подтверждал и послужной список.

Нужно сказать, не все индивиды, от души принявшие идеалы «Возрождения и труда» и напрочь отвергнувшие «Благосостояние и прогресс» и положившие на алтарь предвыборной баталии кто – деньги, кто – энергию, получили должное.

Лозунг: «Народу по мякишу, своим – по горбушке» сработал с четкостью буйка трехлинейки: уже через две-три недели братаний и крестоцеловании новый «гарант возрождения и труда» огородился в президентском дворце несокрушимой стеной аппарата.

Но Бокун был хитер и терт, он и не ломился в запертые двери. Он чинно и покойно, как свой, шествовал по ковровым дорожкам вовсе не президентских – правительственных апартаментов, и в результате оказался в кресле замминистра.

На посту он пробыл что-то около трех месяцев, пока все не устаканилось окончательно, а после также чинно вернулся в родную газету, ставшую холдингом и получившую беспроцентный, бессрочный и безвозвратный кредит от щедрот новокоронованного монарха и его присных. Ну а поскольку Фокий Лукич вел себя правильно, ему доверили не только возглавить новоявленное детище в кругу свободных и независимых mass media, но и стать одним из главных владельцев.

Имена остальных акционеров хранились в тайне, но непроницаемой она была лишь для нелюбопытных попрошаек-промокашек, залетных корреспондентов и авторов мажорных заметок о безвременных чудо-всходах озимого картофеля и массовой погибели зловредного долгоносика, занесенного на самостийные поля имперскими амбициями Москвы.

Все это Данилов вспоминал теперь, шествуя по коридорам издательского холдинга. Ежедневная газета, вечерняя газета, еженедельник, таблоиды, четыре иллюстрированных журнала. фокию Лукичу Бокуну было отчего плыть телом и млеть душой: редактор он был никакой, а вот организатор в здешнем кастрированном на все члены и оттого таком странном бизнесе – очень даже успешный. Ну а качество прессы определялось высотой гонораров: в изданиях Бокуна сотрудничали самые блестящие журналисты Княжинска. Свита делала короля, а король тащился травленым удавом под крепкой дланью пустоглазой девки Блудилиной. Такова жизнь.

Собственно, узнав априори о собственном увольнении, Олег мог бы и не появляться у Бокуна, но искренне счел это неспортивным. Чтобы иметь шанс на будущее, человек должен быть отважен во всем. И особенно в вещах ему неприятных и непонятных: как иначе он может рассчитать следующий ход? Или хотя бы сынтуичить собственное положение на доске, именуемой жизнью? Про-счи-тать.

Если, конечно, тебя не просчитали загодя и не решили сыграть втемную.

Отчаиваться от этого нечего, а вот иметь в виду следует.

В громадном, устеленном дорогущим персидским ковром секретарском холле, который просто язык не поворачивался назвать предбанником, восседала мрамороподобной Минервой Лилиана Блудилина. Данилов отвесил страждущим свидания с заоблачным владыкой щелкоперских судеб и гонораров общий поклон и двинулся к дверям в кабинет. Лилиана дернулась было тугим телом, но осталась сидеть. На лице ее жгучим румянцем пылала ненависть.

Олег шел стремительно, а исходящая от него сила словно давала ему право поступать так, как он желал и считал нужным. Его никогда не останавливали вахтеры, потому что просто не догадывались это сделать. И – не смели.