Доктор Данилов на кафедре - Андрей Шляхов Страница 17

— А трусы, стринги эти крокодильского цвета, были ношеные или новые? Ну, в смысле, надеванные?

— До такой степени я в них не всматривался…

— И не внюхивался?

— Нет. Но вроде как новые, только духами разило.

— Тогда это мужских рук дело! — уверенно заявил Полянский. — Женщина бы предварительно походила в них часок. Ты не представляешь, как тонко женщины чувствуют запахи других женщин, не духи, а именно запах… По собственному горькому опыту говорю.

— А вдруг побоялась? — возразил Данилов. — По ношеным вещам собаки легко находят их владельцев.

— Кто ж тебе разрешит в больницу псину провести! — хмыкнул Полянский.

— Можно встать у входа. Нюхастая собака и на расстоянии учует. Потом, звонила мне явно женщина…

— Пособница!

— Так ей можно было дать поносить эти стринги! Для правдоподобия…

— Ты ничего не понимаешь, Вова! Он мог дать поносить, но он не со-о-бра-зил сделать это! Следишь за моей мыслью? Мог, но не сообразил! Потому что мужик и в таких тонкостях не разбирается.

— Вообще-то, если кто и может хотеть сделать мне гадость, так это наш доцент Кулешов…

— Видишь, как все совпадает! — обрадовался Полянский. — Прав я! Ты не тяни, бери гада за жабры…

— И по морде ему, по морде, по морде! — рассмеялся Данилов.

— А потом — мордой об стол, об стол, об стол! — поддержал Полянский. — Он раскается и покается. И больше никогда-никогда не станет тебе досаждать!

— Работал я в тюремной больнице лепилой, [20]а после этого буду там лет пять санитарить.

— Почему? — не понял Полянский.

— Потому что осужденного, будь он хоть академик, ни врачом, ни фельдшером ставить нельзя. Только санитаром. Признаюсь честно — как-то не хочется. Там плохо, даже работать тоскливо, а уж отбывать… Ладно, давай сменим тему. Чем про всяких дураков, наших недоброжелателей, говорить, лучше расскажи, как обстоят дела у вас с Сашенькой…

— Пока рассказывать нечего, — пробурчал Полянский. — Я уже давно заметил, что сразу же после огласки планы начинают рушиться. Как только — так сразу. Можешь быть уверен, что ты узнаешь все новости первым. Кстати, Вова, у тебя приличный костюм есть? Не джинсовый.

— Да, — ответил Данилов. — Практически новый. Куплен давно, но надевался крайне редко. Не бойся, не испорчу вам свадебных фотографий.

— А при чем тут свадебные фотографии? — вскинулся Полянский. — Кто-то что-то сказал о них? Когда?

— Ну, это же элементарно, Ватсон. Сначала ты намекаешь, что я узнаю новости первым, а затем интересуешься, есть ли у меня костюм. Где мужчинам непременно положено быть в них? На похоронах и на свадьбах. Похороны отпадают, во всяком случае, я сильно на это надеюсь, остается свадьба. Озабоченность костюмом говорит о том, что я буду приглашен в качестве свидетеля и, стало быть, буду запечатлен на фотографиях. В качестве рядового гостя ты бы еще как-нибудь вытерпел меня в джинсах, но в качестве свидетеля — никогда. Представляю себе эту картину: ты в черном смокинге, невеста в чем-то невесомо-воздушном, к поцелуям зовущем, а сбоку я в простецкой одежонке! Будь спокоен, я тебя не подведу. Надену не только костюм, но и галстук! Ты только женись, а то все собираешься да собираешься…

— Женюсь, — пообещал Полянский, протягивая руку к бокалу. — Давай выпьем за любимых женщин!

— Можно — оптом? — попросил Данилов. — А то я столько не выпью…

— Ты не намекай! — огрызнулся Полянский. — Слушай, что говорю — «за любимых женщин»! А не за всех подруг, начиная с трехлетнего возраста. Лучше скажи прямо, что ты мне завидуешь! Далеко не каждый мужчина пользуется таким успехом у женщин.

— Холостые, да еще с отдельной московской квартирой, очень даже пользуются, — срезал хвастуна Данилов. — Ты думаешь, что интересен сам по себе…

— Вот! — Полянский поднял вверх указательный палец. — Золотые слова! Ты думаешь, то есть я думаю, что ей интересен я, а потом вдруг узнаю, что ей пора замуж, просто «пора», потому что все подруги уже замужем, или же, что ей надоело жить на съемной квартире, или же еще что-то в том же духе… Приходится рвать отношения и искать себе другую подругу.

— А с ней все повторяется по новой…

— Да, — грустно подтвердил Полянский, которого уже изрядно разобрало. — И с третьей, и с четвертой… А кто-то смеется и шутит, называет меня то Дон Жуаном, то Казановой…

Данилов предпочел проигнорировать намек.

— Но теперь, — меланхолия в голосе Полянского сменилась радостью, — я смотрю в будущее уверенно. Сашенька — совсем другая, она особенная, моя настоящая вторая половинка, любимая и единственная…

Данилов тактично помалкивал.

— Это как добыча золота, — Полянского потянуло на заезженные сравнения. — Надо переворошить тонны руды…

— Песка, — поправил Данилов.

— Пусть, — согласился Полянский, — тонны, тонны надо переворошить для того, чтобы найти один малюсенький самородок. А я ведь, Вова, не его нашел, а свое счастье…

— Если не секрет, сколько весит Сашенька? — спросил Данилов.

— Не знаю, — растерялся Полянский, — килограмм шестьдесят. А зачем тебе…

— Просто так, к слову. Чтобы знать — сколько весит счастье!

— Идиот! — простонал Полянский. — Какой же я идиот! Перед кем я распинаюсь? Перед человеком, у которого вместо крови по сосудам течет желчь!..

— Спорим, что кровь? — Данилов протянул Полянскому ладонь, но тот не торопился ее пожимать. — В данный момент — изрядно разбавленная коньяком.

Спорить Полянский не стал — сидел, молчал, только головой качал. Укорял и недоумевал, как это его угораздило подружиться с таким уникумом, как Данилов.

Тот использовал паузу с толком, подкрепился как следует. Сделал вид, что повисшая в воздухе рука не ждала рукопожатия, а выбирала, что именно схватить со стола. Умял с десяток бутербродиков, полакомился лепешечками кураги и спросил, чтобы возобновить разговор:

— А почему у тебя канапе круглые, а не квадратные?

— Я их делаю при помощи «двадцатки», [21]— ответил Полянский. — Очень удобно. Раз-раз и готово.

— Рационализатор! — похвалил Данилов. — Хватило же терпения.

— Чего не сделаешь для лучшего друга, — сказал Полянский с упором на слове «лучшего». — Рад, что тебе понравилось.

— Отдельный респект тому, кто придумал вставлять в бутеры зубочистки, — Данилов указал глазами на тарелку со шпажками. — Великое удобство — руки не пачкаются. Впрочем, у всего есть оборотная сторона: облизывать пальцы после еды очень приятно. Такое сообразное каноническое завершение трапезы. Скажи мне как диетолог: почему люди так любят облизывать пальцы? Особая энергетика? Древние инстинкты?