Женщина в зеркале - Эрик-Эмманюэль Шмитт Страница 17

Дойдя до грунтовой дороги, они побрели через поля; некоторые были засеяны, другие брошены. После лесного разнообразия равнина показалась Анне монотонной; разочарованная, она обратила взор к горизонту, предпочитая вглядываться в незримое, а не рассматривать неподъемные плуги и согбенных крестьян.

Уже сгущались сумерки, когда вдали наконец показался Брюгге со своей Беффруа; высокая квадратная сторожевая башня — недавно воздвигнутое архитектурное чудо, гордость города и знак его процветания — возвышалась на восемьдесят метров.

На подходе к городу Анна остановила незнакомца.

— Вы уверены? — Голос ее дрожал. — Может, нам стоит переночевать где-то здесь, вне городских стен?

— Тут ты не выспишься. Будешь тревожиться за завтрашний день.

Она растерянно потупилась:

— Вы хотите отвести меня к Филиппу?

— Вовсе нет.

— Тогда куда мы пойдем?

— К твоим родным. Я хочу поговорить с ними о твоем будущем.

Она возразила:

— Никто меня не поймет.

— Почему?

— Потому что я другая.

Что она подразумевала под этим словом? Она не смогла бы уточнить это. «Другая» означало для нее пропасть, которая, как ей казалось, пролегла между ее радостями и радостями остальных людей; одиночество, которое она ощущала, когда люди рассказывали ей о том, что их волнует; невозможность выразить до конца свою сокровенную мысль, которой им никогда не понять. Анна не умела пользоваться разменной монетой слов и образов других людей: любое слово из языка, которым пользовались собеседники Анны, подразумевало для нее нечто иное. И в семье, и в обществе она чувствовала себя изгоем.

Незнакомец согласился:

— Это правда, ты другая. И тебе следует гордиться этим.

Они двинулись дальше. Перед Анной, ободренной заявлением незнакомца, открывались новые горизонты. Так, значит, ей нечего стыдиться?

С Беффруа донесся колокольный звон.

Они миновали заставу. Анна провела незнакомца сквозь лабиринт извилистых улиц к дому тетушки Годельевы. Она не могла поселиться на набережной одного из каналов или на главной площади (дома там стоили слишком дорого и были по карману лишь богачам — суконщикам, банкирам и крупным торговцам). Ее дом находился вдали от центра, за улочками ремесленников, в путанице дальнего околотка, где обитал простой люд, близ самых крепостных стен.

Сгустились сумерки. Золотым светом сияли свечи в богатых домах, красноватым — очаги в домах обычных горожан. Грязные, крикливые ребятишки дрались между собой и зубоскалили.

Анна постучала в дверь кирпичного домика.

При виде девушки добрая толстушка Годельева, повинуясь сердечному порыву, выскочила на порог и обняла Анну:

— Милая моя девочка, я так боялась за тебя… О, какое утешение! Я не верила в россказни Иды, мол, ты сошла с ума, била ее, кусала и отказалась уходить из леса. Она также сказала мне, что там с тобой был какой-то мужчина, чудовище, великан, который…

В этот момент незнакомец выступил из темноты и предстал перед Годельевой. Она поморщилась:

— Но…

— Это мой друг, — пояснила Анна.

— Друг? Но кто вы?

Незнакомец откинул капюшон. Над его головой вздыбилась копна спутанных, скатавшихся светлых волос, которые слегка примялись под черной суконной накидкой.

— Я монах Брендор, — назвался он, поклонившись.

В ночи сочетание имени Брендор и золотых бликов на светлом руне волос ослепило и Годельеву, и Анну. Без капюшона незнакомец выглядел моложе и не так устрашающе. Конечно, он по-прежнему казался невероятно громадным, но, лишившись ореола тайны, он стал похож на здоровенных фламандских парней, что расхаживали в Брюгге.

— Монах?.. — пробормотала Годельева.

Мужчина, пошарив под сутаной, извлек распятие. Годельева одобрительно кивнула, обрадованная новым поворотом событий. Брендору захотелось успокоить ее.

— Я привел вашу племянницу к вам, чтобы обсудить то, что произошло.

Юные кузины Анны — Хедвига и Бенедикта, спустившись с верхнего этажа, сперва оробели, но потом, когда великан им улыбнулся, осмелели и восторженно расцеловали Анну. Мрачная Ида устроилась в сторонке, в темном углу рядом с очагом, выказывая неприязнь и двоюродной сестре, и незнакомцу.

В конце ужина Брендор отставил пустую тарелку, допил вино и, уперев ладони в край стола, сказал:

— Теперь поговорим об Анне.

— Слушаю вас, отец мой. — Годельева, с готовностью уселась напротив гостя.

— Помните ли вы, что Господь наш Иисус Христос провел сорок дней в пустыне?

Он внимательно вгляделся в глаза собравшихся; женщины закивали, подтверждая, что помнят Писание. Он продолжил:

— В этот краткий период отшельничества все переменилось. В итоге Господь, который прежде никогда не произносил проповедей, наконец высказался и приступил к выполнению своей миссии, обходя край, беседуя с людьми, собирая вокруг себя учеников и совершая чудеса. В Его бытии изгнание обозначило рубеж: до пустыни была одна жизнь, после — иная. Песок и скалы создали того Иисуса Христа, коего мы чтим вот уже пятнадцать веков.

— Воистину так, — прошептала тетушка Годельева, не понимающая, куда он клонит.

— Господь наш показывает нам пример. Порой нужно затеряться, чтобы затем обрести себя. — Указав пальцем на Анну, он произнес: — Эта юная дева только что перенесла испытание одиночеством: в лесной чаще она искала свою истину.

— Истину?! — удивленно воскликнула тетушка Годельева, совершенно сбитая с толку.

Ида выскочила из своего угла, чтобы схватиться с Брендором.

— Так пускай она выскажет нам эту свою истину! — выкрикнула она.

Все перевели взгляд на Анну.

Девушка с круглыми от изумления глазами пошевелила губами, пытаясь сообразить, что она может поведать, осеклась, потом вновь попыталась что-то сказать, но только вздыхала и охала, а потом, отчаявшись, уставилась в пол.

— Вот она, ее истина: ей нечего сказать! — ликовала Ида.

— Она еще не умеет говорить, — спокойно ответил Брендор.

— Наивная Анна! — завопила Ида. — Она умственно отсталая! До сих пор вы мне не верили, думали, что я завидую ей. А чему тут завидовать? И только этот нищий заступается за нее! — резко бросила она, указывая на монаха.

Брендор выпрямился во весь рост, нахмурив брови. Голос его вновь зазвучал грозно:

— Ее поведение открывает вам путь. Вам кажется, что она заблуждается, а она ведет вас, так как познала то, о чем вы и не подозреваете. — Он обратился к Годельеве. — Сестра, теперь я хотел бы, чтобы мы дозволили ей развиваться, чтобы больше не препятствовали ее призванию, чтобы более не запрещали ей любить так, как она это понимает.