Туарег - Альберто Васкес-Фигероа Страница 17

– Все туареги одинаковы, когда носят покрывало, мой сержант.

– Но это мог быть тот, который останавливался здесь вчера?

Вместо капрала ответил тощий негр:

– Мог, мой сержант. Я тоже был там. Он был высокий, худой, в синей гандуре [26]без рукавов поверх другой, белой, и небольшим мешочком или амулетом из красной кожи на шее.

Сержант жестом остановил его, и, можно сказать, вздох облегчения вырвался у него из самой глубины груди.

– Это он, вне всякого сомнения, – сказал он. – Этот сукин сын имел наглость пробраться сюда и перерезать горло капитану у нас под носом. Капрал! Посади под замок Мулая. Если он сбежит, я прикажу тебя расстрелять. Затем соедини меня со столицей. Али!

– Здесь, мой сержант, – отозвался негр.

– Подготовь все машины… Максимальный запас воды, горючего и провизии. Мы отыщем эту сволочь, даже если он укроется в самой преисподней.

Спустя полчаса сторожевой пост в Адорасе пришел в бурное движение, которого он не помнил со времени основания или же с тех пор, когда сюда заходили большие караваны с юга.

Он не останавливался всю ночь, правя верблюдом с помощью недоуздка, освещаемый робкой луной и мириадами звезд, которые позволяли ему распознавать очертания барханов и извилистый контур проходов между ними – гаси [27]: причудливые дороги, прочерченные ветром, которые, впрочем, время от времени резко обрывались, вынуждая его начинать мучительное восхождение по сыпучему песку. Он шел, падая, тяжело дыша и таща за собой верблюда, яростно протестовавшего против подобного напряжения и столь утомительного перехода в то время, когда, по идее, ему полагалось отдыхать и тихо-мирно пастись на равнине.

Однако отдых длился всего несколько минут, наконец они добрались до эрга, который широко, без конца и без края, раскинулся перед ними: лишенная горизонта равнина, состоящая из миллиардов черных камней, расколотых солнцем, и крупнозернистого песка, чуть ли не гравия, который ветру удавалось сдвинуть с места лишь тогда, когда он впадал в неистовство во время сильной бури.

Гасель знал, что отныне не встретит по дороге ни клочка травы, ни грары, ни хотя бы сухого русла старой реки – ничего из того, что часто попадалось ему на пути, когда он пересекал хамаду. Разве что солончаковая впадина с обрывистыми краями нарушит однообразие пейзажа, в котором всадника видно так же хорошо, как развевающийся красный флаг на макушке ракитника.

Однако Гасель также знал, что на такой местности ни один верблюд не в состоянии соперничать с его мехари. Из-за неисчислимого множества колющих и режущих камней почти в полметра высотой она представляла собой почти непреодолимое препятствие для механических средств передвижения.

Или он сильно ошибается, или солдаты, если отправятся за ним в погоню, сделают это на джипах и грузовиках, поскольку они не привыкли совершать долгие переходы и целыми днями раскачиваться на спине верблюда.

Рассвет застал его уже очень далеко от барханов, которые казались всего лишь легкой и извилистой линией на горизонте. По его расчетам, в это время солдаты пришли в движение. Им потребуется по крайней мере два часа, чтобы преодолеть тот путь, который он проделал по песку, пока не добрался до равнины, значительно восточнее той точки, в которой он сейчас находился. Даже если предположить, что одна из машин направится прямо к эргу, она достигнет его края, лишь когда утро будет уже в самом разгаре и солнце поднимется высоко. Значит, он располагал немалым запасом времени, а потому он остановился, разжег небольшой костер, на котором поджарил последние куски антилопы (мясо уже начало портиться), прочитал утренние молитвы, повернувшись лицом к Мекке, на восток, откуда должны были появиться его враги, и хорошенько засыпал песком следы костра. Туарег с аппетитом поел, схватил недоуздок верблюда и снова пустился в путь, когда солнце начало припекать ему спину.

Он направлялся на запад по прямой линии, удаляясь от Адораса и от всех известных земель, удаляясь и от Эль-Акаба, который оставался на севере, по его правую руку, и, как он решил, должен был стать следующим пунктом назначения.

Гасель был туарегом, жителем пустыни, для которого время, часы, дни и даже месяцы не имели значения. Он знал, что Эль-Акаб находился там не одну сотню лет и останется до тех пор, пока его память и даже память его внуков не сотрет его с лица пустыни. У него будет время вернуться обратно, когда солдатам, которым вечно не хватает терпения, надоест его искать.

«Сейчас они рвут и мечут, – рассудил он. – Но через месяц и не вспомнят о моем существовании».

Ближе к полудню он остановился, заставив верблюда опуститься на колени в небольшой ложбине, которую затем обнес камнями, воткнул в землю меч и винтовку, растянул одеяло, которое служило ему навесом, давая столь необходимую в такой час тень, и свернулся под ним калачиком. Через минуту он уже спал, и никто не смог бы его обнаружить с расстояния больше двухсот метров.

Его разбудило солнце, косыми лучами светившее ему в лицо и уже почти лежавшее на горизонте. Он посмотрел в щель между камнями и увидел легкий столб пыли, поднимавшийся к небу позади машины, которая очень медленно двигалась по краю равнины, словно боясь лишиться защиты барханов и оказаться внутри неприветливой бесконечности эрга.

Старший сержант Малик остановил машину, выключил зажигание и неспешно обвел взглядом бескрайнюю равнину: казалось, когда-то здесь развлекалась гигантская рука, разбрасывая острые черные камни, которые при малейшей оплошности угрожали изодрать в клочья покрышки или пробить картер.

– Даю голову на отсечение, что этот сукин сын там, внутри, – сказал он, выверенным движением зажигая сигарету. Затем, не глядя, протянул руку, и негр Али вложил в нее радионаушники. – Капрал! – крикнул он. – Ты меня слышишь?

Голос откликнулся откуда-то издалека:

– Я вас слышу, мой сержант. Вы что-нибудь обнаружили?

– Ничего. А ты?

– Ни следа.

– Тебе удалось связаться с Альмалариком?

– Несколько минут назад, мой сержант. Он тоже ничего не видел. Я послал его за Мубарраком. Если повезет, он сумеет добраться до его лагеря еще до темноты. Он свяжется со мной в семь.

– Понял, – ответил сержант. – Перезвони мне, как только с ним переговоришь. Конец связи.

Он вернул наушники, влез на сиденье, взял бинокль и снова оглядел каменистую равнину. Потом с угрюмым видом опустился, вышел из машины и помочился, встав спиной к своим подчиненным, которые последовали его примеру.

– Я бы тоже забрался в эту преисподнюю, – проговорил он вслух. – Здесь он может двигаться быстрее даже ночью, а мы растрясем по дороге все до последней гайки. – Он застегнул ширинку, взял сигарету, которую оставил на капоте джипа, и сделал длинную затяжку. – Если бы мы, по крайней мере, знали, куда он направляется…