Пастух медведей - Андрей Белянин Страница 17

Я заплачу сейчас или крикну милиционера,

Видишь, люди вокруг…», — а сама прижималась к груди.

Крепче всяких запретов нас держит такая вот вера.

Губы сами тянулись к дурманным твоим волосам;

Их закусывал в кровь я, и взгляд отводил в поднебесье,

И себя проклинал за покорность тем синим глазам,

Что так ласково греют далекой и близкою песней.

Ты тогда пожалела меня? Или что там еще…

Или попросту знала, что это продлится недолго?

И дрожала рука, на мое опустившись плечо,

И прощальною свежестью лета пах ветер над Волгой.

Где потом не носило меня? В прикаспийских степях,

В хичаурских дорогах и в скалах седых Габустана.

То, что было тогда в самых синих на свете глазах,

Я забыл. И старался забыть поскорей, как ни странно.

Мне бы все позабыть. А когда я зимою вернусь,

Снова встретиться вдруг, — и замрут переулки пустые…

И почувствовать в сердце далекую светлую грусть,

И понять то, что это — любовь…

И что это — впервые…

* * *

Я все теперь приму наполовину.

И, на полсердца наложив печать,

На полувзгляд и полувыстрел в спину

Полуулыбкой буду отвечать.

Полуобман приму на полуверу,

Полуогонь приму на полдуши,

На полбеды отвечу полумерой

И буду скромно доживать в тиши.

Помилуй бог! Как просто и спокойно!

Не надо только принимать всерьез

Обиду, подлость, травлю или бойню,

А также мир надежд, ошибок, грез…

Я буду жить с полухолодной кровью

И ждать багряных листьев к сентябрю.

Я полупьян твоей полулюбовью

И полуверю в то, что говорю…

* * *

Где ты, Монгольская улица?

Редкие фонари.

Маленький дом сутулится

В сумерках до зари.

Пыльный трамвай покатится

Красным пятном с моста.

Память опять спохватится,

И захлестнет мечта.

Будда, вздохнув, неопытно

Взял самурайский меч.

День суетился хлопотно

В жанре случайных встреч,

В стиле заезжих вестернов

И мелодрам, и снов;

Проще назвать, естественно,

Все это как — любовь…

Проще, надежней, выгодней,

Не погрешив в строке.

Вот и рванулась иволгой

Песня в моей руке.

Все мы достойны лучшего,

Чем огонек в пути.

Не обещай, не мучайся,

Не вспоминай… Лети…

* * *

По аллее шел гвардейский полк,

Тихо шел, без труб и без знамен.

Городок провинциальный смолк,

Чуть прищурив ставенки окон,

И ни смех не слышался, ни плач.

Чувства оставались на потом.

На лафете спал седой трубач

Самым тихим, самым вечным сном.

Оставляли русские Смоленск.

Горько-тих чеканный шаг солдат.

Аксельбантов порыжевший блеск

Как-то был не к месту и не в такт.

Небосвод так безнадежно сер.

Да и все хватили через край.

Но усталый бледный офицер

Вдруг взмахнул рукою: «Запевай!»

Вицмундиров черное рванье!

Не до песен тем, кто чудом цел.

Гаркнуло злорадно воронье,

Только полк собрался и запел…

Пели в исступленье, как в бреду.

Голоса охрипшие сорвав,

Пели, спотыкаясь на ходу,

И безбожно путая слова.

Пели так, что слезы на щеках

Ни один за слабость не считал.

Поднималась песня на штыках,

И дрожал нагревшийся металл.

Ветер в нетерпении звенел,

Напоенный болью и свинцом.

И, едва поющий, офицер

Рухнул в гриву мраморным лицом.

Гул орудий плыл издалека.

Ничего… Вернемся… Ничего…

И несли солдаты на руках

Тело командира своего…

* * *

Все в капканах бед и обид,

Душит землю слепая злоба.

А над городом стук копыт,

Словно гвозди бьют в крышку гроба.

Тощих фонарей мутный свет:

Раз пророки спят, небо — немо!

Откровенья — бред, откровенных — нет!

Не горят огни Вифлеема!

Век еще живет, мир еще не стар,

И слепой поэт помнит Музу.

А планета мчит, как бильярдный шар,

И вот-вот закатится в лузу.

Там в сетях систем уже много лет,

Завершив свой бег бесполезный,

Мертвые шары вспыхнувших планет

Повисают над звездной бездной.

Мы спасемся, мы выросли в пене битв,

И оружье у нас любое —

От молитвы, похожей на пьяный хрип,

До бессильных смертей героев!

Нас столетьями вскармливал старый сон,

Что придет наш Спаситель светлый.

Приходили, помногу, из всех времен,

Но земля покрывалась — пеплом!

Птиц и ангелов убивают — влет…

Притерпелись, долой химеры!

И надежды нет, но ведь Он придет,

Наша память и наша вера!