Про людей и звеzдей - Ирина Майорова Страница 17

– Ну помню.

– Так вот, сегодня «Истина» дала эту тему. И в материале все, что я накопала.

– Кому ты еще про это рассказывала? – Габаритов решительно пододвинул к себе листок бумаги, приготовившись записывать фамилии.

– Да я что, шепотом, что ли, по телефону разговаривала? Полредакции слышало! Были бы у нас нормальные кабинеты со стенами до потолка, а не эти клетушки за стеклянными перегородками…

– А ты, дура, чего такие вопросы в редакции обсуждаешь?! Вышла бы на улицу и поговорила!

– Да вы ж знаете, Алиджан Абдуллаевич, у меня все переговоры конфиденциальные, – чего ж мне, целый день на улице стоять? Надо «крысу» вычислить и выгнать с позором, чтоб другим даже в голову не пришло у родной газеты темы тырить.

– Ладно, я приглашу шефа службы безопасности, помозгуем, как тут быть…

– Обидно, Алиджан Абдуллаевич, – с дрожью в голосе пожаловалась Уля. – Пашешь-пашешь, а какая-то сволочь…

Не договорив, Уля шмыгнула носом. Пусть босс видит, какой болью в ее сердце отозвалось это подлое предательство.

– Ну ты ладно, не расстраивайся уж так-то. Ну кто такая Мельничук, может, народ не очень-то ее и знает.

Уверять шефа в обратном Асеева, понятное дело, не стала. С тяжелым вздохом поднялась со стула и, скорбно понурившись, направилась к двери. На полпути обернулась:

– Вы тоже не расстраивайтесь, Алиджан Абдуллаевич. У нас завтра такая «бомба» будет, что «Истина» от зависти сдохнет. У Феди Хиткорова перстень украли – ну тот самый, помните, что ему Жанна на десятилетие свадьбы подарила.

– Да он же миллион баксов стоит! – обрадовался Габаритов.

– Да что вы – больше! Федя сам не свой. Не столько из-за цены, конечно, у него брюликов и всяких других камушков – дом можно построить. Берег как память – и вот…

– А кто украл-то, известно?

– Он подозревает кой-кого, но я не знаю, как имена-то называть без доказательств.

– Ну ты же у нас умница, придумай, как написать, чтоб исков не было.

– Придумаю, Алиджан Абдуллаевич, – тепло улыбнулась шефу Уля.

– Ну иди, готовься к планерке.

Закрыв дверь габаритовского кабинета, Уля прислонилась к стене: «Пронесло!» Но в закуток, где сидел ее отдел, влетела, как сверхзвуковая ракета направленного действия. И сра­зу прошлась по нескольким целям:

– Алевтина, ты на сегодняшнюю премьеру в «Пушкинский» меня аккредитовала? Что зна­-чит «сама хотела пойти»?! Тебя про твои хотения кто-нибудь тут спрашивает? На такие ответ­ственные мероприятия всегда хожу я! Там звезд будет немерено, и все они тебя в упор не увидят, потому что с шантрапой не общаются. Сомова, а ты чего жопой к стулу приросла? Я тебе еще на прошлой неделе велела в «Балчуге» агента завербовать – сделала? Про «трудно» и «никто не хочет» ты своему папе рассказывать будешь! Давай в «Балчуг» и живи там, пока не завербуешь. Достали вы меня, уроды, только я и пашу! А эти два козла где? Опять опаздывают. Уволю на хрен!

«Козлы» появились на пороге отдела одновременно, за пять минут до начала планерки.

– Вы где шатались?!! – Уля заорала так, чтобы ее услышал Габаритов. Служебное рвение и то, что она не миндальничает с подчиненными, продемонстрировать никогда не лишне.

Стасик и Ярик молчали, виновато уставившись в пол.

– Что в номер сдаете? Говорите быстро – мне на планерку бежать.

– У меня это, – начал мямлить Стасик, – статья про то, что певица Анна Фристи купила щенка у писательницы Марьи Додонцевой. И теперь они вроде как решили семьями дружить.

– Статьи – в аналитических журналах и Уголовном кодексе, – менторским тоном заявила Уля. – А у тебя информашки, в лучшем случае – заметульки, понял?

Сама Асеева в газетных и журнальных жанрах разбиралась не лучше «козла» Стасика, поскольку за семь лет работы в журналистике не удосужилась открыть какое-нибудь самое тонюсенькое пособие по выбранной профессии. Сведения о том, где бывают, а где не бывают «статьи», она почерпнула из нраво­учений босса: на заре своей светско-хроникерской карьеры Асеева и сама все, что выходило из-под ее пера, называла «статьями».

– А я сдаю заметку, – начал рапортовать более бойкий Ярик, – что у Вити Силана после того, как он сделал пирсинг в ушах, левое ухо разбухло и оттуда прям гной течет.

– Так он же оглохнуть может! – подскочила Уля. – Тему заявляем так: «Поп-звезда № 1 теряет слух!» Все, садись, отписывай.

– Не-е, вряд ли нарыв на слух повлияет, он же не внутри, а на мочке, – попытался возразить Ярик.

– Много ты понимаешь! Я сказала, может оглохнуть, значит, может, – отрубила Асеева и, прижимая к бюсту ежедневник, порысила в кабинет босса.

С планерки Уля выплывала героиней. Обе заявленные ею темы: «У Хиткорова украли заветный перстень» и «Витя Силан теряет слух» – Габаритов назвал «супербомбами». У отдела происшествий, кроме очередной заметки про битцевского маньяка, тягомотной и нудной, ничего существенного не нашлось. Ну что ж, жизнь – она такая, в полосочку. Вчера на коне была Дуговская, сегодня – Асеева. Хорошо бы, конечно, чтобы Улина полосочка была пошире, а Римкина поуже, но, в конце концов, как любит повторять шеф, «все мы работаем на благо родной газеты и своих кошельков». Настроение у редакторши отдела светской хроники было приподнятое, поэтому перекур в обществе Дуговской, Робика и нового парня-замухрышки из спортотдела прошел мирно. Асеева даже поинтересовалась у «врагини», чего это она в последнее время перешла с «Парламента» на «R1 minima», который только «больные да беременные» курят. Дуговская улыбнулась: «А я решила перейти на суперлегкие, пока еще здоровая. И тебе советую». Пару раз звонил Улин телефон, и она, томно пропев в трубку: «Але-е-е», поворачивалась к коллегам-«курилкам» задом и шепотом тянула: «Да ты что-о-о! А он что сказал? А ты ему?»

Дальше день пошел по накатанной: Уля орала на подчиненных, требуя немедленно сдать материалы, ругалась с версткой, выбравшей из архива фотки Хиткорова, на которых он выглядел полным дебилом, и одновременно настукивала на «клаве» сенсацию про кражу века.

Скинув «дефектив» об утраченном перстне на верстку, Асеева начала читать то, что сдали корреспонденты. Писали они все примерно одинаково. Одинаково плохо. Такой стиль Улин первый учитель в журналистике – завотделом писем в районной завилюйской газете Степан Артемьевич – определял очень образно: «Как корова мочится: длинно, мутно и в разные стороны». Асеева, положа руку на сердце, и сама писала немногим лучше. Но «многим лучше» «Бытию» и не требовалось. «Особо грамотных» среди читателей газеты было немного – наибольшей популярностью она пользовалась среди торговцев рынков, консьержек, дворников, приехавших в Москву на заработки из бывших союзных республик, а также вахтерш и охранников, занимавших нехитрым чтивом тягучее, как гудрон, рабочее время.

Случалось, какой-нибудь из номерков попадал в руки «ботанику от филологии» и тот, придя в ужас от прочитанного, принимался звонить в редакцию; вопил, что «непозволительно печатному изданию так варварски искажать язык Пушкина и Толстого». Секретарши, памятуя об установке: «Читателям особо не хамить», – обещали непременно передать замечания главному редактору. Однако если радетель чистоты русского языка продолжал настаивать на личном разговоре с оным или принимался перечислять все «ужасающие, непозволительные ошибки», девочки грубо обрывали звонившего и советовали ему, «раз такой умный, читать энциклопедии и своего Толстого вместе с Чеховым».