Метромания - Ирина Майорова Страница 17

Шахов поднялся к себе в квартиру и, не снимая кроссовок, четверть часа слонялся по комнатам. Дважды хватал трубку, чтобы, набрав номер Макса, сослаться на головную боль и предложить ему съездить к оптикам одному. Но оба раза, не дождавшись гудка, нажимал отбой. В висках стучало: «Если я откажусь, он подумает, что меня душит жаба: ему Катерина дала, а мне нет. Но я сам виноват. Он же тогда говорил: „Если у тебя к Катерине что-то серьезное, намерения там всякие, я только „за“. Мне твоя дружба дороже любой бабы. Буду к вам на пироги, на семейные праздники ходить!“ А я разыграл равнодушие: „С чего ты взял? Есть и покрасивее, и помоложе. Катька и тебе, и мне просто друг. А спать с другом – это как-то…“ Макс в ответ заржал: „А почему бы и нет? Если друг другого пола, не крокодилица и к тому же не против?“..»

Закрывая дверь, Андрей увидел, что пальцы дрожат. Бегом спустился на два этажа и позвонил в дверь Макса. Тот был уже одет. Сразу принялся отчитываться об утренних звонках – Вилетарию и пацанам-оптикам. Уточнил, что физики готовы дать копию своей экспертной работы, а Самохин как заказчик не возражает.

С физиками Кривцов и Шахов встретились в маленькой кафешке, где каждую вторую чашку бурды, без оснований причисляемую к благородному напитку, подают бесплатно. Парни сидели, зарывшись в груду бумаг и о чем-то споря. Когда Андрей с Максом подошли к столику, они поднялись. Оба высокого роста, но один мускулистый, с тонкой талией и узкими бедрами, обдуманно подчеркнутыми рубашкой и джинсами в облипочку, второй – грузный и рыхлый, как шмат холодца. Представились: Григорий и Павел.

Минут двадцать рассматривали фотографии и негативы, перебрасываясь фразами, из которых Кривцов и Шахов, чьи знания в физике исчерпывались школьной программой, поняли немногое.

Наконец оторвались от «материала», и Григорий, глядя на «чайников» вприщур, спросил:

– А вас что вообще интересует? Подлинность? На глаз, без аппаратуры – подлинник. Но если хотите, чтобы мы провели экспертизу, придется отдать нам материал на несколько дней и заплатить.

– Да мы и без вас знаем, что подлинник, – нетерпеливо прервал его Макс. – Я сам эти снимки делал. Ты мне объясни, как эти тени появились.

– Сам, говоришь? – Григорий взглянул на Макса с интересом. – А мысленные фотографии делать не пробовал?

– Это как?

– Кто-то дает тебе задание представить определенный объект или человека, ты напрягаешь мозги, тебе направляют в лицо объектив, жмут на кнопочку… А на снимке не твоя перекошенная от напряжения физиономия, а тот самый объект или личность, которую ты представлял в момент съемки.

Пока Григорий нес эту околесицу, Шахов смотрел на него в упор: не вздумал ли этот накачанный хлыщ над ними поиздеваться?

Но Григорий был сама серьезность.

А у Макса загорелись глаза:

– Ты хочешь сказать, что такое возможно?

Григорий пожал плечами:

– В литературе такие случаи описаны, но нам с Павлом с подобным встречаться пока не приходилось. Дело в том, что данной способностью – фиксировать на фотопленку мысленные образы – обладает один человек из ста миллионов. У тебя есть предпосылки. Поверь специалисту, – Григорий ткнул себя в грудь, – далеко не у каждого, кто вместе с тобой нажимал бы на спуск ночью на «Новослободской», на снимках получились бы вот такие тени.

– А ты можешь со мной такой эксперимент провести? – Теперь Макса от возбуждения даже слегка потряхивало. – Мысленной фотографии. Я давно за собой заметил: даже то, чего никогда не видел, а просто про это читал, могу представить с предельной четкостью до самых незначительных деталей, про которые в тексте ни слова.

– Что скажешь? – Григорий обернулся к молчавшему до сей поры Павлу.

Тот солидно кивнул:

– Наш клиент. Можно попробовать.

– Но вы мне расскажите хоть немного про эту мысленную фотографию. Примеры приведите. Я ж теперь ночами спать не буду.

– Давай, Паш, излагай, – кивнул партнеру Григорий. И, уже обращаясь к Кривцову с Шаховым: – Теоретик и архивариус в нашей паре он. Память феноменальная.

Излагать Павел начал с истории американца Теда Сериоса, отрекомендовав ее как самую яркую и подробно описанную. По словам оптика, в отечественной переводной литературе фамилию янки как только не перевирали: был он и Сариасом, и Цериосом и даже Сириусом. Но не в этом суть. В середине шестидесятых прошлого века паранормальными способностями Теда заинтересовался один серьезный ученый – психолог, доктор медицинских наук Айзенбуд. Впрочем, заинтересовался – неточно сказано. Первый раз профессор встретился с Сериосом только затем, чтобы распять его как обманщика и мошенника. Ну, и журналистов, которые раструбили о его паранормальных способностях на всю Америку, заодно. Айзенбуд был воинствующий скептик и материалист. Для того чтобы сподручнее было разоблачать, маститый психолог приехал к Теду с толпой ассистентов. И все его помощники прихватили фотоаппараты – модные в ту пору полароиды, для чистоты эксперимента только что купленные, еще не распечатанные. А Сериос взял да и послал всех – у него как раз был запой. Айзенбуд пришел в ярость: какой-то алкоголик его, чуть ли не самого известного психоаналитика, на хрен посылает. Хотел было обратно ехать, чтобы у себя в Колорадо гневные интервью раздавать, но почему-то остался. Должно быть, научное чутье остановило. А через пару дней Тед наконец заявил, что готов к эксперименту, только для этого ему надо пива выпить. Литров пять. Скрипя зубами, Айзенбуд велел принести пива. Сериос опорожнил десяток бутылок и скомандовал, чтобы расчехляли фотики. Для начала Теду предложили представить что-нибудь на свое усмотрение. Он напрягся, вены на лбу вздулись, он покрылся потом, зубы заскрипели… Кивнул головой: дескать, давайте! Аппаратов было четыре. На трех снимках оказалась сплошная чернота, а на четвертом – силуэты какого-то высокого сооружения. Присмотрелись: да это водонапорная башня в Чикаго! Айзенбуд глазам своим не верит, продолжает твердить что-то о подставе-подделке, но голос уже растерянный. А Тед возьми его да и добей: мол, это ерунда, башню-то я месяца два назад своими глазами видел, когда в Чикаго к брату летал; вы мне задание дайте, чтоб я на пленку такое перенес, о чем, как говорится, ни сном ни духом. Тут один из ассистентов подсуетился и спросил, бывал ли Тед когда-нибудь… – Павел впервые прервал гладкое, как по писаному, повествование и почесал за ухом, припоминая: —

…в Денвере, что ли… или в каком другом городишке. Сериос ответил отрицательно. Тогда ему предложили сфоткать мозгами, а потом и выдать на пленку изображение некоей денверской лавчонки, расположенной на одной из окраинных улиц. Удалось! Ассистент, который изначально был настроен не мягче профессора, клялся, что лавчонка, которую он загадал, в натуре выглядит один в один. Вот только с вывеской поначалу засада вышла. На ней была написана полная абракадабра. Потом, когда снимок увеличили, стало понятно, в чем дело. На фото наложились два названия лавки: старое, которое торговая точка носила лет десять назад (прежняя вывеска, естественно, давным-давно была сдана в утиль), и новое.