Прощай и будь любима - Адель Алексеева Страница 16
Прощай и будь любима - Адель Алексеева читать онлайн бесплатно
Метнув на мужа укрощающий взгляд, Вероника продолжила свой рассказ:
– Однажды Григорий – или как его там – принес и положил на стол драгоценную брошь – лилию с инициалами нашей фамилии. Моя кузина обомлела, но мы ничего не сказали. Очевидно, обыскивая очередной дом, он прикарманил ее… А моя кузина обладала сильным характером, никому ничего даже в те годы не прощала, – и она решила проучить этого выскочку. Что она придумала? Настоящая женщина! В следующий раз попросила чекиста принести большой букет настоящих роз… Он был в белой рубашке (тоже, должно быть, краденой, батистовой), с огромным букетом роз. Я смотрела на него с омерзением. А Мадленочка изобразила влюбленную, вынула старую коробку из-под конфет и приказала этому остолопу крепко-крепко ее обнять. При этом розы оказались между ними, а она сама защищена коробкой. Этот нахал со всей силой прижал ее (и розы) к себе – и шипы вонзились в него, в его белую рубашку… Кузина захохотала, глядя, как проступают красные кровавые пятна: «Ой, что это у вас? Ах, как жаль, как жаль! – А кровь расплывалась, даже капала. – Немедленно идите в ванную комнату и убирайте следы преступления! И знайте: это фамильная брошь моей семьи, и ей не менее двухсот лет! А вы – ничтожество!». Он лепетал что-то, мол, к нему это не имеет отношения, он просит простить. С того дня молодой человек исчез из нашей квартиры.
И тут Вероника Георгиевна расхохоталась!
– А как же шелковый платок, его подарок? И кто его изрезал? – подала голос Тина.
– Как? Хм! Может быть, он же его и разрезал, а может быть… мой муженек из ревности, гораздо позднее…
«Мамочка, – думала Валентина, – а не сама ли ты все это совершила? И никакой кузины Мадлены не было? А этого человека ты, может быть, любила?»
Она вспомнила и о двух шкатулках с инкрустациями – ведь одна, должно быть, осталась у него?.. И это была главная ее любовь?
– Ты его больше, мамочка, не видела?
– Все мужики предатели, предатели! – Вероника Георгиевна взмахнула веером, стукнула им по буржуйке, и веер разлетелся на мелкие кусочки.
«А как же отец?» – с горечью подумала Тина.
Вернувшись из загородной поездки в музей, Филипп привез подарок – мужской портрет весьма загадочного вида. Это был человек в черном парике, с недобрым, изможденным и волевым лицом, в руке – гусиное перо, рядом свеча, на секретере то ли ноты, то ли книга.
– Не нравится, – заметил Петр Васильевич.
– Он похож на Сальери, – сказала мадам. – И еще кое на кого…
Тину-Валентину, напротив, что-то привлекло в портрете.
– Мне кажется, это музыкант… Но не Сальери. Давайте повесим его над пианино. Он так строго смотрит, что невольно будешь лучше играть. Такая ироническая полуулыбка…
– О чем вы говорите? Надо выяснить главное: в каком веке, в какие годы написан портрет, кто художник, а вы… По-моему, это начало двадцатого века, – кипятился Филипп.
– А по-моему, это Гайдн!
– Опять ты… Беда в том, что портрет не закончен! – сердился Филя. Он даже позвал Сашу: – Взгляни, что ты думаешь об этом портрете?
Саша впервые после того вечера у буржуйки был в их квартире и более смотрел на Тину, чем на портрет. Будто хотел что-то прочитать в ее лице. Изобразив внимательного зрителя, критика, со всех сторон обойдя картину-портрет, сказал:
– Я бы на вашем месте спрятал его куда-нибудь подальше.
– Ну вот, как всегда, я чего-нибудь хочу, а вы все… – обиделся Филя. Однако внял общим советам, и они с сестрой водрузили портрет за шкаф.
Уходя, Саша взял Валины пальцы, вгляделся в ее лицо:
– А здорово ты тогда говорила про Дантеса. Может, и правда тебе писать?
– Дневник только, куда мне до литературы!
– Как экзамены, на пятерки?
– Ты забыл, что экзамены еще не начинались?
Опять размолвка? И опять ни из-за чего…
* * *
Январско-февральские учебные бои-будни приближались к концу, впереди маячила новая сессия. И вдруг, как землетрясение, как взрыв, – весть из Кремля: болен Сталин!
Как, Всемогущий, Вечный, Недосягаемый, Неуязвимый для чужой воли, злых умыслов болен? Всегда спокойный, не подверженный сомнениям (лучше ошибаться, чем сомневаться), обитавший в кремлевских высотах, каждое слово которого на вес золота… Он может умереть? Оторопь, оцепенение охватили всех.
Страна приникла к радиоприемникам, и голос диктора, говорившего лишь о чрезвычайном, голос Левитана разорвал воздушное пространство: «В ночь на второе марта у Сталина произошло кровоизлияние… Установлено повышенное артериальное давление. Обнаружены признаки расстройства дыхания…»
Люди слушали радио, еще не в силах поверить в страшную весть. «Во вторую половину дня пятого марта состояние больного стало быстро ухудшаться…» Страна погрузилась в молчание, прерываемое рыданиями, – слез не стеснялись даже убеленные сединами генералы. Газеты печатали фотографии митингов на заводах, в колхозах: хмурые, скорбные лица, белые платки возле глаз…
…Никто не знал, что на самом деле происходило с вождем, как этот всемогущий человек был низвергнут самой жизнью. «Низвергнут» в буквальном смысле слова. Он сутки лежал один на полу, возле дивана, на своей ближней даче в Кунцеве, этот скрюченный, маленький человечек, бессильный и теряющий память.
Мартовская сырость проникала в комнату, в легкие больного, затуманивала сознание, застилала глаза. За окном слабо качались деревья, и это рождало сны, похожие на явь. В его воспаленном мозгу вспыхивали и гасли искры – моменты прожитой жизни, разрозненные минуты.
Обрывки так терзавшей его всю жизнь Истории.
Бакунин говорил, что в России могут быть только три типа правителей: Пестель, Пугачев и Романов, но разве он, Сталин, не соединил в себе всех трех?.. Потом ему примерещился Романов – что-то общее, считал, было у них: рыжеватые усы, невеликий рост, негромкий голос, паузы, смущавшие собеседников… Окружение Николая проворонило Россию, а он, Сталин, понял, что Россию-матушку, как женщину, надо держать железными руками – иначе злопыхатели, изменники всех мастей поглотят… Царь был слишком мягкосердечен, его окружение – постыдно, безвольно… не поняли ничего!..
Плеханова когда-то упрекали: «Ленин – ваш сын». Он отвечал: «Незаконный». Настоящий, законный сын Ленина – только он, Сталин!..
Порыв ветра ударил в стекло, ветки коснулись окна, деревья зашатались, и мысли вновь переполошились… Что за базар? Или это звуки партийного съезда? Политбюро? Голоса разрывали голову – и вдруг снова все стихло…
Он узнал, хорошо узнал, в чем тайна власти. Все эти Тухачевские, Раскольниковы – Наполеоны липовые. Да и Троцкий с Бухариным, и Радек с его умом… Вождь сказал: «Бухарина мы любим, но истину, но партию мы любим больше…» Как тот раскаивался, рыдал, однако – на допросе все подписал…
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Comments