Всадник с улицы Сент-Урбан - Мордекай Рихлер Страница 16

— Расскажи лучше про того продюсера из Нью-Йорка, — целя в приятеля злобным взглядом через край стакана, предложил Джейк. — Ну, помнишь? Еще девицу который привел, специально чтобы ты ее…

— Вот, обрати внимание: Джейк свято хранит секреты, — не дал ему договорить Люк.

Тогда Джейк рассказал ей о том, как однажды ставил спектакль для «Гранада телевижн», а во время эфира один из ведущих исполнителей умер от сердечного приступа, и тут уж режиссеру досталось! Пришлось покрутиться, показать, что он умеет делать с камерами. Люк пригласил ее понаблюдать за съемками в Пайнвуде [49], в ответ Джейк тут же стал зазывать ее смотреть телеспектакль, сидя за режиссерским пультом.

Так они и дергали ее каждый к себе — наперебой, безостановочно, а в результате совершенно измотали, и она была несказанно рада, когда в конце концов пришла пора уходить. Джейк схватил счет.

— Мы возьмем такси, — сказал Люк, взяв Нэнси под руку.

Но Джейк, уповая на то, что скаредность Люка пересилит все, что угодно, лишь отмахнулся:

— Еще чего! Я отвезу вас. Нам по пути.

Джейк распахнул перед Нэнси переднюю дверцу, но она грациозно скользнула на заднее сиденье, поближе к Люку. Сука!

— Кого отвезем первым? — пропел Джейк.

— Мы едем к Нэнси.

И вот машина встала у ее двери, но Джейка никто «на рюмку чая» не пригласил.

— Тебя подождать? — спросил он Люка.

— Спокойной ночи, — отозвался тот, прежде чем со всей дури шандарахнуть дверцей. — И спасибо за обед.

Неблагодарный мудак! Второсортный писака! Джейк свернул за угол, переждал красный свет, потом вынужден был дать кругаля, чтобы не переть против одностороннего движения, и в результате остановился там же, где и был, только на другой стороне улицы. Выключил свет, стал ждать. Адонай, Адонай, сделай так, чтобы у нее оказались месячные! Пусть из нее течет кровь, из скотины этакой! Хотя ему-то — ой! — ему ли не похер, грязному гойскому ублюдку.

Прошло полчаса. Свет в гостиной погас, опустились шторы.

…О-о, — стонет она там, — о-о, твои руки сводят меня с ума-а! Пожа-алуйста, войди в меня скорее!

Дрожа от нервного возбуждения, Джейк прикуривал одну сигарету от другой.

…Но почему ты до сих пор такой мяконький?

Хх-хе-хе! Вслух усмехнувшись, Джейк хлопнул себя по коленке. Второсортный писака, жмот, скупердяй, к тому же у него еще и не стоит!

…Ну… ну, тогда я тебе полижу.

Ой, нет! Не позволяй ему, Нэнси! У него это… У него ангина Венсана! [50]

Час прошел. Вот и в спальне свет гаснет. Пожалуй, при ближайшем рассмотрении не такая уж она и умница. Да и красавица сомнительная. И зубы у нее неровные.

Два часа! Тут Джейку, преисполненному к ней отвращения, а к себе ненависти — за все это высиживание в темноте, будто он какой-нибудь придурочный подросток, — неожиданно вспомнилось детское: «Если я умру во сне, Боже, снизойди ко мне…» Ага, конечно! Он-то снизойдет, а я-то что же — сойду в могилу, так и не поставив «Оливер!»? [51]Ни разу не трахнув негритянку? не увидев Иерусалим? не отказавшись от «Оскара» и не выступив по этому поводу с речью, не испытав, как действует героин, не поучаствовав в борьбе за какое-нибудь важное дело, не заимев круизную яхту, не произведя на свет сына, не став премьер-министром, не бросив курить, не встретившись с Мао, не попробовав (прости, Господи!) секс с мужчиной, не сняв фильма по рассказам про Беню Крика, не отклонив предложенный титул сэра, не оказавшись в постели с двумя красотками одновременно, не убив нациста, не пригласив в Лондон Ханну, не совершив круиз в каюте первого класса на лайнере «Иль де Франс», не сняв в каком-нибудь триллере Лорен Бэколл [52], не познакомившись с Ивлином Во, не прочтя Пруста, не кинув за ночь четыре палки (интересно: а бывает вообще такое?) и не удостоившись ретроспективного показа своих фильмов в «Национальном фильмотеатре» [53].

В твоем возрасте Орсон Уэллс уже был знаменит. Достоевский уже написал «Преступление и наказание» [54].

Моцарт завершил все лучшие свои творения. А сэр Перси Биши — так тот и вовсе утоп!

Впрочем, я не ставил цели

Походить во всем на Шелли.

Невыразимо подавленный, Джейк завел мотор и покатил прочь. Свернув на улицу, где жил Люк, машинально глянул на его окна, и сердце радостно ёкнуло: в спальне свет!

Отпирать Люк вышел в халате.

— Ты что тут делаешь? — накинулся на него Джейк.

— Как что? Живу я тут. — Времени было четыре утра. — А ты… вот, сейчас наберусь храбрости да и спрошу: ты-то что тут забыл?

— Да как-то не спится.

— И мне тоже. Выпьешь?

Они поговорили о перспективах постановки пьесы Люка в других театрах, о сценарии, с которым носился Джейк, о сенаторе Джоне Кеннеди и его шансах на президентство, а также о том, надо ли им со всеми вместе принять участие в следующей, пусть и бессмысленной, манифестации на Трафальгарской площади. Говорили обо всем, кроме Нэнси. Наконец, Джейк спросил:

— А ты чего там — вроде недолго с ней пробыл-то, а?

— Ушел почти сразу. У нее голова разболелась.

— Ай, как жалко!

— Да-а… Как она на твой взгляд?

— Да так себе. А на твой?

С годами эта пара реплик у них троих стала чем-то вроде пароля. Тем самым застолбив один из тех моментов, которые их объединяли.

Следующим вечером, как запомнилось Нэнси, Джейк приехал рано, чтобы было время покаяться, поскольку ожидал, что встретят его сердито.

А наутро они вместе улетели в Париж, и только там, когда она уже лежала в его объятьях, он признался, что на случай, если бы она принялась ругать его за испорченный вечер с Люком или вдруг пригрозила выгнать, у него было заранее намечено разыграть приступ люмбаго.