Портрет незнакомого мужчины - Елена Мищенко Страница 16

Лекарства подействовали, и я уснул, несмотря на оживленное движение по коридору. Утром боль вроде прошла, и я пошел искать свои одежки и какую-нибудь официальную солидную сестру для выписки. Наконец, нашел.

– У вас какая палата? Ах, нет палаты, ах в коридоре! В каком коридоре – правом, левом, лестничном? Ах, вы не знаете где право, где лево? Это очень просто. Сено-солома. Станьте спиной к лестнице – по правую руку будет правый. Понятно? Так, смотрим левый. Как, вы говорите, фамилия? Так, так, так. Есть! У вас в девять часов операция по поводу аппендицита, а вы тут гуляете как ни в чем ни бывало. А уже пол-девятого. Идите в операционную. Да, да, своим ходом. Прямо по коридору. Последняя дверь направо.

– Так у меня же ничего уже не болит!

– Это не играет роли. Сегодня не болит, завтра заболит, это я вам обещаю. Мы не можем вас возить туда-сюда. Раз приехал – значит режь. Вы же видите – и так мест нет. Так что идите спокойно и оперируйтесь. Через полчаса вы будете как огурчик.

В операционной тоже, очевидно, была напряженка с местами. Операции шли сразу на двух столах. Ловкая дама без особой застенчивости меня побрила, где надо, меня положили на стол, привязали руки и ноги, несмотря на мои высказывания, что я человек спокойный.

– Все так говорят, а потом устраивают такое, что мало не покажется.

Операция шла под местным наркозом. Предсказания предыдущей сестры не сбылись. Прошло полчаса, но конца не было видно. Через сорок пять минут, когда начал проходить наркоз, а мои юные хирурги начали о чем-то спорить, пришлось действительно поорать и потребовать какого-нибудь главного хирурга. Пришла солидная дама, успокоила меня, сказала, что она меня уже не покинет. Меня зашили и отвезли в палату. Палата была на шесть человек.

Говорили, что в странах дальних, в Европе и Америке больницы имеют палаты на двоих и даже на одного человека, что это сделано специально для создания комфортных условий больным. Не верьте этим разговорам. Какой может быть комфорт при таком одиночестве? Одна тоска и беспросветная скука как в телепередачах про посевные кампании. Советский человек не так воспитан. Он не может испытывать комфорт, находясь один в палате. Он воспитан в системе постоянного общения. Он привык к соседям, привык к теплой атмосфере коммунальных квартир с жизнерадостными ссорами, скандалами и последующими торжественными примирениями, с признаниями в любви, уважении и с распитием бутылки «Московской» на общей кухне под бравые тосты основного зачинщика-заводилы. И действительно, только подумайте, кому он будет жаловаться в тоскливой индивидуальной палате на свои боли, с кем он затеет спор о тяжелой судьбе профессионалов в капиталистических странах? С кем он будет ругаться из-за открытого окна, с кем он обсудит малосьедобные блюда больничной столовой, кому он откроет свою душу, кому пожалуется на деспотизм и низкую квалификацию своего начальника, кому пожалуется на лечащего врача, который дал непомогающее лекарство и сказал, что нужное лекарство еще не освоено Минздравом, с кем он обсудит грубое поведение и развязность дежурной сестры Нади, если он будет лежать в отдельной палате? Не с кем, тоска. Даже рассказать достаточно забытый «новый» анекдот некому, и не от кого услышать аналогичный. А без анекдотов выздороветь практически невозможно. Говорят, что смех лучшее лекарство при всех болезнях, конечно кроме поноса. Так что и не говорите на эту тему. Советский человек – человек общественный. А палата на шесть человек намного интереснее, чем на одного.

У нас в палате обстановка была достаточно теплой, а коллектив молодежный. Рано утром появлялась грубоватая Надя и провозглашала:

– Здравствуйте, мальчики. Ну – кому укольчики, свечечки, клизмочки, пилюльки, перевязочки? Что же ты, Николай голую задницу мне подставляешь? Я же пришла с термометрами мерять температуру, куда ты хочешь, чтоб я тебе его засунула? Ах, ты ждешь укол. Укольчик позже.

Тут вступает Миша:

– Надя, а как бы мне сегодня выписаться? Мне нужно позарез.

– Куда тебе выписываться? Ты же лежишь всего четыре дня. Еще не обвык. У нас люди просятся наоборот подольше полежать, отдохнуть, почитать, поболтать, за сестрами поухаживать. Вчера ты еще ныл, что у тебя боли. Подожди. Нужно чтобы зажил шов, нужно, чтобы отошли газы. Тебе же дали специальное лекарство.

– Да они все равно не отходят и с вашей жрачкой никогда не отойдут.

– Отходят, отходят, только тихо, ты просто не чувствуешь. А ты что, хочешь, чтобы гремело как салют победы на Красной площади?

– Нет, салютов мы не хотим, – это отозвался Андрей Петрович, самый старый наш сопалатник. – У нас уже был на прошлой неделе такой артиллерист по фамилии Пивень. Недаром дана ему была такая фамилия. Он всех будил. Салютовал здесь два дня подряд, еле сдыхались от него. И что вы все гадости говорите? Здесь же люди больные, их надо развеселить, развлечь.

– Чего это вы взьерепенились? Спрячьте усы под одеяло и помалкивайте. С женой своей будете развлекаться. Вам что оперировали? Грыжу. А для чего оперировали? Чтобы вы наконец смогли сами жену развлекать. А у меня на это нет времени. Пойду сейчас принесу укольчики.

Наша палата была весьма общительной. Текущую информацию мы получали по радио, а художественной литературой снабдила меня маменька в большом количестве.

Неприятности начались на третий день. После скудного завтрака я услышал голоса из коридора.

– Уважаемые дамы, что это вы тут симпозиум устроили в дверях? Очевидно, по эффективности использования клизм в предоперационный период. Уж не обессудьте, я прерву вашу увлекательную беседу, а ваш столик подвину. – По галантности и голосу я понял, что это Граф.

– Ишь ты, какой шустрый. Успеешь!

– Я пришел больного проведать, он ждет меня с нетерпением. Я ему нужен больше, чем ваши процедуры. Ну что вы тут делаете?

– Это я что делаю? Я уколы делаю. Снимай штаны и я тебе покажу что я делаю. – Это был голос нашей грубоватой Нади.

– Мадам, мое воспитание не позволяет мне обратиться к вам с аналогичным пикантным многообещающим приятным предложением. Поэтому позвольте мне пройти. – Да, это был голос Графа, и тут же появилась его плотная фигура, облаченная в белый халат настолько скромных размеров, что он нацепил его, не продевая руки в рукава, и завязал на плече подобно тому как свободные римляне носили тогу.

– Совершенно случайно узнал, что ты здесь развлекаешься. Я же тебя сто лет не видел. Вот тебе сок. Яблок я не достал – очевидно, уже не сезон. А вообще это идея – очень неплохой способ избавиться от грядущей сессии.

– Спасибо. С сессией у меня как раз все в порядке. А как твои успехи?

– Первый промежуточный зачет в этом году был с совершенно дурацким названием. «Введение в литературу. Введение». Я только на экзамене узнал, что это введение в литературоведение. Конечно, я кое-как отбрехался на свое «зачт.», но пришлось поклясться на толстом фолианте, что впредь я буду ходить на лекции.

– А что это у тебя за синяк под глазом?