Источник солнца - Юлия Качалкина Страница 16

Семейство Декторов никогда не нуждалось. Не нуждалось в том смысле, в каком нуждаются люди, не позволяющие себе за сезон износить более чем одну пару ботинок, брюк, одного-двух свитеров домашней вязки. Они пили соки и покупали книги. Одного этого достаточно, чтобы считать их семьей среднего класса. Человек, тратящий деньги на книги, в глазах многих выглядит легкомысленным транжирой. «Ведь ты же не станешь читать ее по второму разу!» – обычно восклицают они и продолжают дивиться упорству, с которым вы отказываетесь от нового пуловера или юбки, предпочитая им томик Теннисона. Они не поймут никогда и в лучшем случае обзовут вас библиофилом. В худшем – перестанут давать вам деньги на эти самые книги, если вы сами их не зарабатываете. С подобным отношением в ранней студенческой юности столкнулся склонный к мучительному самоанализу Фрейд, который и спустя десятилетия помнил скупость отца, прервавшего с сыном переписку по этой самой причине. Повзрослевший Зигмунд помнил. И однажды упомянул парой слов в «Толковании сновидений» – книге, покупкой которой сегодня наверняка стыдят не одного молодого ученого.

Евграфа тоже в свое время стыдили. И ходил он пристыженный и думал, что даром ест свой хлеб на этом свете. И портил он себе нервы от этого, и вообще собрался было… а потом подумал и стал подрабатывать. Написал сценарий для мультфильма и отнес его на студию Горького – самую единственную тогда киностудию. А там взяли. И еще попросили. Так студент не повторил путь психоаналитика. Но прошел свой.

Евграф Соломонович, обретя возраст, исчисляемый годами, и опыт, исчисляемый только бог знает чем, незаметно для себя изменил точку зрения. Сам стал стыдить. Если Настя собиралась пойти с сыновьями в кино, то Евграф Соломонович с ними не шел, довольствуясь рассказами посмотревших. Хвала человеку с богатым воображением!.. И, отпуская семью получать приятные впечатления, не забывал сказать: «Только билеты дорогие не берите!» А стыдил он преимущественно Валю, столь на него самого похожего. Ибо Валя заведовал выдаваемой ему наличностью весьма умело: он спускал все на необходимые ему вещи, причем вещи наилучшего качества.

Валя, сам о том не зная, жил по их принципу: он – в лучшие времена – пивал дорогое пиво, ходил в качественной обуви, писал паркером, и сотовый у него был с только что вошедшей в моду голубой подсветкой. На сотовый родители денег не дали бы никогда (один уже имелся), поэтому пришлось просить Артема, богатого по причине собственной ни в чем материальном незаинтересованности. Самое смешное было, однако, в другом: секрет покупки оставался секретом слишком долго. Даже неприлично долго. Валя однажды позвонил по этому «секрету» в присутствии Евграфа Соломоновича, а тот и глазом не моргнул. То же произошло при Насте. Валя смеялся потом, делясь наблюдениями с братом, и оба решили, что это наконец забавно.

И вообще, относиться ко всему с юмором – каждый это понимает в свое время и только сам – лучшее из возможного. Юмор – божественное чувство все-таки.

Евграф Соломонович тоже ведь не лишен был его. И телефон он заметил. И не сказал ничего только потому, что уловка Валина была уж совсем очевидна. Тем более никто его специально на предмет нового аппарата не грабил, а следовательно, все шло как шло. Все было в порядке. Лишняя возможность избежать разговора – вот и все. Евграф Соломонович избежал.

Не любил Евграф Соломонович насекомых. Ни под каким кинематографическим соусом. Просто традиция коллективного сидения перед телевизором в выходные никак не хотела себя изживать. Семья, когда не ладятся внутренние, самые главные связи, держится на связях внешних. А еще будут говорить, что значение ритуала в современности невелико. Значение-то, быть может, и невелико, только вот ритуал существует. И без ритуала не имело бы человечество и половины того, что имеет.

Ритуальное заседание, намеченное на час пополудни, таким образом состоялось. Стекались к телевизору долго: первой пришла Сашка с пакетом любимых сушек, потом из своей комнаты появилась Настя и села в кресло у окна, безбожно шмыгая разваливающимися на ходу тапочками явился Валя, походил по гостиной, выбирая себе место, и, выбрав второе кресло, упал в него со всей высоты своего немаленького роста, предпоследним забрел Артем – недолго думая улегся на диване и закрыл глаза, демонстрируя тем самым полное безразличие к происходящему. Последним, как это и случается для усиления эффекта, тихо вошел Евграф Соломонович и включил телевизор. Громко пошла какая-то реклама, от чего все сморщились, и одна Сашка глядела с любопытством, свойственным, как и многое из лучшего утрачиваемого, детям. Артем глубоко вздохнул. Тут заиграл Штраус, и пошли долгожданные титры. Титры шли и шли. Все шли и шли: кого-то благодарили особо за помощь в организации натурных съемок, если и не благодарили, то уж поименно перечислить – самое малое из обещанного.

Сашке почему-то думалось, что в фильме о насекомых никаких титров быть не должно вовсе, ведь никто, кроме самих насекомых, в нем не играет. Тем не менее имелся помимо всего прочего и перевод. И не просто, а закадровый. Валя энергично дернул ухом, но промолчал. Артем лежал и думал о том, что ему грустно. В детстве обычно говорят «скучно», а чем старше мы становимся, тем чаще придумываем новые названия старым чувствам. Искать причину грусти было делом бесполезным – Артем знал это более чем отлично – и поэтому научился отдаваться ей легко. Чтобы прошла над ним подобно волне и схлынула. И еще ему казалось, что своей странной грустью он причиняет неудобства родным: грусть, словно болезнь, имеет свойство распространяться. И от боязни слишком очевидно грустить он начинал грустить еще больше. Он лежал, закрыв глаза и положив на лоб руку. Валя уже с минуту смотрел на него в пол-оборота и все понимал. И очень хотелось ему пойти и выключить телевизор, который один не грустил ни о чем, санкционируя собой общее лицемерие. Настя смотрела на мужа и Сашку, давившуюся баранками, и размышляла о том, что необходимо купить Евграфу новые брюки, но для этого столь же необходимо потратить много-много душевных сил, уговаривая его выйти из дому в магазин по такой прозаической причине. А сил у нее не было. И поэтому покупку брюк требовалось отложить. Сашка закашлялась и этим прервала череду мысленных блужданий собравшихся. Все, как по команде, посмотрели в телевизор. Там под пронзительно-томящую слух арию возникли две улитки, увеличенные до размеров мамонта. И эти две улитки тянулись друг к другу своими розовыми, похожими на бекон тельцами, прямо выпрыгивая из панцирей, – тянулись и, недвусмысленно сливаясь в объятиях, шелестели рожками. Сашка перестала кашлять от захватившей дух картинки. Артем перевернулся на бок. А улитки все не унимались: музыка шла крещендо, улитки сцепились в экстазе намертво, и оператор замер с камерой, не меняя фокус и снимая одним длинным кадром. Евграф Соломонович старался оценить его мастерство.