Человек и история. Книга вторая. «Шахтёрские университеты» и «хрущёвская оттепель» на Северном Урале - Владимир Фомичев Страница 16

Я вырос в многодетной семье, так что коммуникабельности и толерантности мне занимать не приходилось. Почти бесконфликтно уживался с товарищами по комнате, общежитию, учёбе, каких-то особых дружеских отношений не заводил. То ли нужды в них не было, а может, и не предполагал, что такие могут существовать. По склонности моего интеллекта я был гуманитарий, практическая же сторона: учёба, товарищи – имела вектор технический. Такие науки, как литература, история, любезные мне, для очень многих были обузой, нисколько не лучше исторического материализма.

По сравнению с этими науками, даже сопромат имел какое-то прикладное значение. Имелась речёвка: сдашь сопромат – можешь жениться. Как-то, завершая семестр, группа писала итоговое сочинение. Я выбрал, как мне показалось, более абстрактную тему, что-то там про «луч в тёмном царстве», по мотивам «Грозы» Островского, полагая на этом поле острую полемику с надоевшими мне критиками Белинскими, Герценами, короче, провентилировать свежим воздухом это затхлое тёмное царство. Я придвинул к себе листок черновика, прицелился авторучкой и… Немного времени оставалось до конца сочинения, а листок так и не обзавёлся никакой мыслью, оправленной в предложение.

Ребята уже начали сдавать свои «труды». Тогда я отложил в сторону черновик, придвинул к себе бланк чистовика и быстро, в каком-то непонятном мне состоянии, что-то написал. Время поджимало. Даже не проверив, вложил туда чистый черновик и сдал свою работу. В своей группе я считался каллиграфом и грамотеем. Преподаватели подсовывали мне оформлять свои журналы. После этого злосчастного сочинения я понял, что авторитет мой на этом поприще раз и навсегда рухнул.

Прошло несколько дней. Наша группа собралась возле аудитории и ожидала преподавателя. К нам подошёл паренёк и назвал мою фамилию. Ему указали на меня. Он подошёл и стал рассказывать, что у них в группе только что закончился разбор сочинений. Он не договорил, так как появился преподаватель и мы гурьбой направились в аудиторию. В чём было дело, я понял на следующий день, когда у нас был урок литературы и разбирали сочинения. Зоя Николаевна методично, не спеша, отмеривала «каждой сестре по серьгам». Двоек, правда, не было, но у многих троек, как шпаги, торчали минусы. Были и «натянутые» четвёрки. Я припомнил рассказ Чехова, где извозчик извинительно говорил своей лошади, что они, мол, сегодня на овёс не наездили, только на сено. Вот и я даже на двойку не написал.

Закончив разбор сочинений группы, Зоя Николаевна взяла в руки листок, отложенный в сторону, и стала читать. Что-то в этом тексте мне показалось знакомым. Дело в том, что, когда мне пришлось лихорадочно писать сочинение, я был в каком-то полуобморочном состоянии и поэтому плохо запомнил, что я написал экспромтом. Зоя Николаевна даже раскраснелась от чтения:

– Эту работу я оценила в пять баллов.

Группа загудела: Кто это написал?

Зоя Николаевна произнесла мою фамилию. Группа зааплодировала. В моей жизни потом часто так бывало. Подумаешь, что сделал что-то не так, не хорошо, мучаешься, переживаешь, а потом окажется всё наоборот.

А бывает иногда совершенно по-другому: что-то сделаешь, радуешься, ждёшь уж если не наград, то похвал, а в итоге выставят тебя в дурном положении. Выяснилось потом, что Зоя Николаевна читала моё сочинение во всех группах курса. Паренёк, который ко мне подходил, очевидно, хотел мне об этом рассказать и заодно познакомиться.