Гуд бай, Берлин! - Вольфганг Херрндорф Страница 16

Я все напряженно ждал, что из машины сейчас выйдет отец или брат Чика или еще кто-нибудь. Но больше никто не появлялся. Штука в том, что в машине больше никого не было. Через грязные стекла трудно было что-то разглядеть.

– Ты похож на гея, которому ночью засрали весь сад. Может, тебя куда-нибудь подбросить, или ты еще не наигрался со шлангом? – он ухмыльнулся своей широкой русской ухмылкой. – Давай залезай уже, чувак.

Но я, конечно, никуда залезать не стал. Я ж не совсем сумасшедший. Я только подошел и боком присел на переднее пассажирское сиденье – просто не хотелось стоять на дорожке у всех на виду.

Внутри «Нива» выглядела еще хуже, чем снаружи. Под рулем болтались какие-то провода, под торпедой воткнута отвертка.

– Ты что, совсем спятил?

– Я только позаимствовал на время, ничего не крал, – объяснил Чик. – Потом поставлю на место. Мы так уже много раз делали.

– Кто это «мы»?

– Ну, мы с братом. Он ее и нашел. Это ведро просто стоит на улице, почти металлолом. Можно одалживать время от времени. Хозяин вообще не заметит.

– А с этим как? – кивнул я на месиво из проводов.

– Заправим обратно.

– Что за бред? А отпечатки пальцев?

– Какие еще отпечатки? Ты поэтому так странно сидишь? – он потянул меня за руки, которые я напряженно скрестил на груди. – Да не парься! Про отпечатки – это все киношная брехня. Здесь все можно трогать. Давай, поехали, проедем кружочек!

– Без меня.

Я посмотрел на Чика и пока не стал больше ничего говорить. Он действительно спятил.

– Ты же вчера говорил, что хочешь приключений?

– Я не имел в виду загреметь в тюрягу.

– Тюряга! Скажешь тоже! Ты ж даже не достиг возраста уголовной ответственности.

– Делай, что хочешь. Только без меня.

Честно говоря, я даже не знал хорошенько, что это значит – возраст уголовной ответственности. Ну так, примерно представлял себе. Но не точно.

– А раз ты не достиг возраста уголовной ответственности, с тобой даже теоретически ничего не может случиться. Я бы на твоем месте ограбил банк, пока не поздно – так мне брат говорит. Пока не стукнет пятнадцать. Брату тридцать. В России в любом случае схлопочешь по самое не хочу – но здесь! К тому же эта развалина вообще никого не интересует. Даже хозяина.

– No way.

– Ну хоть разок вокруг квартала?

– Нет.

Чик снял машину с ручника. Честно говоря, сам не знаю, почему я не вышел. Вообще-то, я обычно ужасно трушу. Но, может быть, именно поэтому в этот раз я решил не трусить. Чик нажал левой ногой на левую педаль, и «Нива» бесшумно выкатилась задом под горку на улицу. Потом он нажал на среднюю педаль, и машина остановилась. Чик покопался в проводах, тачка завелась, и я зажмурил глаза. Когда я их снова открыл, мы ехали вниз по Кечендорфер Вег. А потом повернули направо на Ротраудштрассе.

– Ты не включил поворотник, – пожаловался я и еще сильнее прижал руки к груди. Я чуть не помер от волнения. Потом я решил пристегнуться и стал шарить в поисках ремня.

– Да не бойся ты. Я вожу, как чемпион мира.

– Так и поворотники тогда включай, как чемпион.

– Я их в жизни не включал.

– Ну, пожалуйста!

– Зачем? Все же видят, куда я еду. Да тут и нет никого.

Это была правда: на улице действительно не было ни души. Но правдой это оставалось еще только с минуту. А потом Чик два раза повернул, и мы оказались вдруг на Аллее дер Космонаутен – это четырехполосная магистраль. Тут я реально запаниковал.

– Ладно, все. Теперь едем назад. Пожалуйста!

– Мика Хаккинен со мной не сравнится.

– Ты это уже говорил.

– А что, разве не так?

– Нет.

– Серьезно – разве я плохо езжу? – спросил Чик.

– Просто замечательно, – отозвался я. И, вспомнив, что так стандартно отвечает моя мать на стандартный вопрос отца, добавил: – Просто замечательно, дорогой.

– Эй, только без нервных срывов.

Чик вел машину не совсем как чемпион мира, но и не совсем катастрофично. Не лучше и не хуже, чем мой отец. Мы действительно снова подъезжали к нашему кварталу.

– Ты не мог бы иногда соблюдать правила? Тут же сплошная…

– Ты гей?

– Что?

– Я спросил: ты гей?

– У тебя с головой все в порядке?

– Ты сказал мне «дорогой».

– Я имел в виду… как это? Это называется «ирония».

– То есть ты гей?

– Из-за иронии что ли?

– И потому что не интересуешься девчонками, – он пристально посмотрел мне в глаза.

– Смотри на дорогу! – закричал я. Должен признать, я начал истерить. Он ехал, совсем не глядя на дорогу. Мой отец тоже так иногда делал, но мой отец – это же мой отец, и у него хотя бы права есть.

– У нас в классе все влюблены в Татьяну. По уши.

– В кого?

– В Татьяну. У нас есть одна девчонка в классе, которую зовут Татьяна. Никогда не замечал? Татьяна Суперзвезда. Тебе, кажется, единственному на нее параллельно. Но тебе и на всех остальных параллельно. Так что – ты гей? Я просто так спрашиваю.

Мне показалось, что я сейчас умру.

– Это не так уж страшно, – продолжал Чик. – У меня в Москве есть дядя, так он целыми днями разгуливает в кожаных штанах с дыркой на заду. А в остальном он вполне нормальный, мой дядя. Работает на правительство. А так – он же ничего не может поделать с тем, что он гей. Так что, по-моему, это совсем не страшно.

Обалдеть! Я тоже не вижу ничего страшного в том, что кто-то там гей. Хотя Россию я представлял себе как-то иначе – в моих представлениях там люди не разгуливали по улицам в кожаных штанах с дыркой на заду. Но то, что я, оказывается, не обращаю внимания на Татьяну Козик, это очень забавно, нет? Потому что я, конечно же, не обращал на нее внимания. А как я должен был себя вести? Делать вид, будто она для меня пустое место – единственная возможность для долбанутого зануды не выставить себя на посмешище окончательно.

– Ты идиот, – сказал я.

– Да ладно тебе… Мне все равно. Главное, чтоб ты на мою задницу не покушался.