Танец падающих звезд - Мириам Дубини Страница 16

Серена провела фиолетовым ногтем по выцветшим буквам своей старой телефонной книжки. Она не открывала ее много лет. Место маленького бархатного блокнота давно занял мобильный телефон, но в нем не хватало одного номера. Маурицио Бианки. Серена нашла его в блокноте на букву Л. «Любимый». Она подумала, что сейчас она бы занесла его в архив под буквой Н — «нуль». Или Т — «трус». В общем, поближе к концу алфавита. Где бы его больше никто не искал. Пожалуй, так она и сделает, только не сегодня ночью. Сегодня ночью она должна позвонить ему и предупредить о приезде Греты.

Серена долго смотрела на экран телефона, прежде чем набрать номер человека, который когда-то был ее мужем. Ни одного звонка за все эти годы. Серена снова попробовала дозвониться до Греты. Телефон был по-прежнему отключен. Она в очередной раз набрала номер Ансельмо, и он в очередной раз не ответил. Серена посмотрела в темноту за окном, и ей показалось, что она умирает. С тех пор как родилась Грета, это была первая ночь, когда она ничего не знала о дочери. Самая страшная ночь в ее жизни. Такое отчаяние не охватывало ее никогда, даже в ночь, когда ушел Маурицио. Ей было страшно звонить ему сейчас, столько лет спустя. Но еще страшнее ей становилось при мысли, что ее дочь снова окажется перед отцом, которому она не нужна. Ему никогда не были нужны ни Грета, ни Серена. Все эти его письма — сплошная ложь. Если он действительно хотел о них заботиться, он мог бы это сделать, когда в этом была необходимость. Некоторым вещам не учатся. Их просто делают, и все. Поэтому она прятала от дочери письма. Чтобы не питать напрасных надежд. И не испытать новой боли. А теперь дочь выросла и улетела из гнезда, которое Серена построила для них двоих. И в котором сегодня осталась одна.

Она собралась с духом и набрала номер. Электронный голос сообщил ей, что набранного номера не существует. Серена попробовала еще раз. И услышала тот же голос. Тот же голос, то же сообщение. И что теперь делать? Она почувствовала, как тяжелеет воздух в комнате. Ей казалось, стены медленно сжимаются вокруг и скоро она задохнется.

Серена вновь посмотрела в окно и увидела в темноте маленькую светящуюся точку. Она вышла на балкон, поближе к этому огоньку. Сжала руками перила и попыталась найти успокоение в тихом свете, лившемся из дома далеко внизу. Она вдруг поняла, что это была хижина Таццины. Ведь это он нашел письмо. Может быть, у старика найдутся и слова утешения для нее. Серена набросила пиджак и сбежала вниз по лестнице. Пересекла улицу, площадь, луг.

Оказавшись на поляне перед домом, она почувствовала, как сильно вспотела от быстрого бега. Представила свои растрепанные волосы, испуганные глаза. Если она постучит в дверь в таком виде, старик примет ее за сумасшедшую. Серена оглядывалась кругом, пытаясь привести себя в порядок. Перепуганные козы, с которыми Таццина издавна делился лугом, смотрели на нее своими красными глазами. Издалека доносился приглушенный гул ночного города, поляну окружала почти кромешная тьма. По спине побежал холодок от остывающего пота, уединенная хижина показалась опасной, мысль о встрече с одноухим стариком тревожила все больше. Но он был ее единственной надеждой. Серена сделал шаг к двери, и козы вдруг заблеяли — все вместе, как живая сигнализация. Из хижины тут же вышел Таццина. Серена в ужасе спряталась за дерево.

— Чего тебе? — каркнул старик, не двигаясь с места.

Он не мог видеть ее с порога. Серена молчала в надежде, что Таццина войдет в дом.

— Я спрашиваю: чего тебе?

Ей Грету. Здесь, сейчас, рядом с ней. Все. Больше ничего. Она не хотела ничего знать о письме. И о том, как оно попало в руки этого пугала. Она не хотела знать ничего о том, чего она не знала. Ей не нужна была правда — ей нужна была ее дочь. Покой, что приносит правда, слишком тяжел. Успокоение во лжи легче. И наступает незамедлительно. Серена вышла на свет:

— Простите. Я ошиблась. Прошу прощения за беспокойство.

Она повернулась спиной к единственному человеку на свете, который мог бы ей помочь, и вернулась домой. Еще более напуганная. Еще более одинокая.

— Эми?

— Эмма?.. — ответил изумленный голос.

— Ты спал?

— Нет.

Эмилиано спустил ноги с вишневого дивана и замолчал. Он в первый раз разговаривал с Эммой по телефону. И не знал, что сказать.

— Чем занимаешься?

— Держусь подальше от семейного ужина. Ты?

— Держусь подальше.

Молчание.

Как сильно бьется сердце. Разве оно должно так биться?

— Ты где? — спросила Эмма.

— На диване.

Это была его первая ночь в мастерской, и он не был уверен, что стоит говорить об этом Эмме. Она поняла, что он не хочет ничего объяснять. И не стала задавать других вопросов.

— Слушай… помнишь ту золотую цепочку, которую ты у меня…

— Помню.

— Я бы хотела продать ее. Мне нужны деньги. Ты можешь мне помочь?

Он мог, он прекрасно знал, что нужно делать. Но это означало снова вернуться туда, откуда он только что выбрался.

— Зачем тебе деньги?

— Мне надо отправить их Грете. В Неаполь. Она умоляла меня выслать ей двести евро.

— Ты не можешь попросить их у отца?

— Нет, не могу! — обиделась Эмма. Потом раскаялась. Не самый подходящий момент, чтобы ссориться. — Я не хочу, — уточнила она.