Канон, звучащий вечно. Книга 2. Красивые души - Масахико Симада Страница 16

– Мне тоже хотелось встретить такого мужчину, который бы жил любовью, что бы ни случилось: начнись ли война, разразись ли финансовый кризис, разорись ли компания… Если ты говоришь серьезно, делай как тебе хочется. Это гораздо лучший выбор, чем зарабатывать деньги или заниматься политикой. Только сын может разрушить то, что создал отец. Но тогда, Сигэру, твоя любимая должна быть женщиной, которая позволит своему кровавому источнику вырваться наружу. Я упустила этот шанс. Если бы я тогда любила его сильнее, если бы поддерживала его, я бы сейчас так не пачкала свою старость. Да и Япония была бы, наверное, гораздо лучше. Обидно. Тебе, Сигэру, вряд ли понять, отчего у меня так муторно на душе.

Что хотела сказать бабушка своему сыну Сигэру? Может быть, по ее сознанию, не отличавшему Сигэру от Каору, бродила тень мужчины, которого она когда-то любила? Кажется, она говорила совсем не о Кюсаку Токиве. Кюсаку играл исключительно роль объекта бабушкиной ненависти. До сих пор она никому не могла открыться, но, похоже, бабушка втайне продолжала жить любовью, которую не могла забыть, даже если бы захотела. Остановка сердца дала осложнение на мозг, теперь бабушка освободилась от цензуры, которой подвергала свою память, и запечатанная история ее любви возродилась четко и ярко. У бабушки больше не было обязательств сохранять тайну.

– Расскажи мне о нем. Кем он был? – Каору не мог удержаться от соблазна хоть одним глазком взглянуть на бабушкин кровавый источник.

– Его преследовала тайная полиция. В Канде. [8]Я пошла в магазин «Марудзэн» забрать пластинку, которую я заказала. Слегка задев меня, он пробежал мимо, в сторону Комагавадай. Догонявший его полицейский столкнулся со мной, я уронила добытую с таким трудом пластинку, и она разбилась. Мой любимый Шопен в исполнении Корто! Полицейский заорал: «С дороги!» – оттолкнул меня и побежал дальше, вслед за ним. Пластинку было не вернуть. Плача, я собрала осколки и пошла в храм Святого Николая. Молящиеся люди красивы. Я тоже помолилась – о том, чтобы полицейские не поймали его. Наверное, моя молитва была услышана. Я поехала домой, села в поезд, и, когда выходила на станции Ёцуя, он вышел из того же вагона, что и я. Встретиться два раза за один день в огромном Токио – больше, чем простая случайность. Наверное, пробегая мимо меня, он хорошенько разглядел мое лицо. «Мы снова встретились», – сказал он мне. Я пожаловалась, что полицейский разбил мою пластинку, и сказала: «Все это из-за тебя, потому что ты убегал от полицейского». Он рассмеялся и пообещал склеить пластинку. Никогда раньше я не видела социалиста с такой доброй улыбкой. Я молча отдала ему осколки. Он спросил, где я живу, и пообещал принести пластинку через несколько дней. Во мне начало зарождаться непонятное чувство. Он, как и обещал, принес мне домой в Ёцую пластинку, аккуратно склеенную желатиновым клеем. Я сказала, что хочу отблагодарить его, и спросила, где он живет. Я хотела написать ему стихотворение. Отправила бы его письмом, чтобы и он стал одним из читателей моих стихов. Кровавый источник пробудился. Вокруг пронзительно восхваляли свободную любовь. Те, кто занимался ею, побаивались посторонних взглядов, но гордились собой: смотрите, какие мы передовые и новомодные. Свободная любовь пьянила воображение девушек, еще не знавших любви. Он сказал: «Любящие мужчина и женщина равны». «Врет наверняка», – подумала я. Но именно это и притягивало. Мне не хотелось становиться такой, как мать, и я решила ему поверить… Он жил, меняя одно за другим свои тайные убежища. Мои стихи всегда доходили до него через его друзей. Я написала ему: «Если бы я могла быть с тобою рядом, я помогала бы тебе в твоем опасном деле», хотя и не понимала, что он собирается сделать. Он говорил: «Государство не нужно. Капитал не нужен. Теперь студенты, женщины, рабочие, люди искусства будут противостоять государству и капиталу».

События полувековой давности в один миг превращались в события прошлого месяца. Бабушка увлеченно рассказывала, взгляд ее был обращен в пустоту.

– Его надо было защитить. Я хотела спрятать его в надежном месте. Тогда мы смогли бы встречаться. Больше всего мне хотелось поселить его у себя в комнате. Но это была несбыточная мечта. Я поплакалась любовнице отца. Она могла меня понять. Может, ее мучила совесть? Ей хотелось что-то сделать для меня. Она спрятала его в доме, который отец приготовил для нее. Дом отцовской любовницы стал местом наших свиданий. Почему я отважилась на такое? Меня тоже пьянила революция, которую провозглашал он. Он не мог быть вечно со мной. Пока не изменится мир, он вынужден скрываться. Когда я думала об этом, час, проведенный вместе с ним, равнялся году обычной супружеской жизни. Я берегла каждую минуту, каждую секунду, старалась полюбить его гнев и злость. Вскоре отец заметил неладное в доме любовницы. Сначала он подумал, что любовница нашла себе молодого ухажера и тайно с ним встречается. Ради меня она хранила молчание. Однажды отец нашел в ее мусорном ведре черновик любовного письма, написанный его рукой. В письме он прочел слова, обращенные ко мне. Наверное, имя мое тоже там было. Отец применил силу, чтобы заставить любовницу говорить. Когда я увидела ее лицо все в синяках, отец сделался моим врагом. Я больше не имела права подвергать ее опасности и все высказала отцу. Открыла, что у меня есть любимый. Отец спросил: «Какого он роду и племени, твой избранник?» Я ответила: «Он собирается изменить мир». – «Значит, тебя обманул анархист?» – спросил отец. «Нет, это общество меня обманывало. У женщины тоже есть право свободно любить, право изменить мир», – ответила я, а отец ударил меня по щеке и сказал: «Брось его, немедленно».

Оставался только один выход: бежать вместе с ним. Мне хотелось этого. Бегство стало бы нашим свадебным путешествием. Он тоже принял решение. Бегство будет последним взглядом на этот суетный мир. Любовница отца сделала нам подарок на прощанье. На ее деньги мы поехали в Атами. Притворились супругами, остановились в гостинице с горячим источником и, как безумные, предались страсти. Я никому бы его не отдала. Мне хотелось родить от него ребенка. Если бы мы подолгу оставались на одном месте, нас бы начали подозревать, поэтому мы переезжали: из Атами в Кавану, потом в Сюдзэндзи. Смешавшись с постояльцами провинциальных гостиниц, приехавшими лечиться на воды, мы провели там немалое время. Деньги заканчивались. Он стал беспокоиться за своих друзей, мучился тем, что бежал, выбрав любовь. Бывало, даже говорил, что, потеряв голову от любви, предал своих друзей.

Сладкий медовый месяц был недолгим. Я была счастлива от того, что он рядом, но он мечтал о большем, чем любовь. Мне хотелось хотя бы немного продлить наш медовый месяц, и я решила съездить в Токио за деньгами. Я могла довериться только матери. Тайком я вернулась домой и со слезами обратилась к ней. Мать просила меня не принимать поспешных решений, но все же, пожалев меня, ссудила деньгами.

Я тотчас же вернулась в Сюдзэндзи, но следом пришла беда. Мать встала на сторону отца и предала меня. Я была так беспечна, что не заметила шпика, следившего за мной. Мы даже не успели провести еще одну ночь вместе, как в гостиницу ворвалась тайная полиция, его схватили и увели. Все произошло очень быстро, пока я, ничего не подозревая, принимала ванну. Когда я вернулась в номер, там сидел мой отец. Как он мог продать его? Я набросилась на отца с упреками. Я даже осмелилась сказать: «Я больше тебе не дочь». Я думала, что и жить мне незачем, раз я навлекла на себя гнев любимого.