Остров Ее Величества. Маленькая Британия большого мира - Билл Брайсон Страница 16

— Говорит Смитсон, — сообщил голос.

Смитсон был начальником над всеми санитарами, грозной личностью с курчавыми баками и бочкообразной грудью. Мне его показали еще вчера.

— Ты новенький, что ли?

— Да, сэр.

— Шумно там?

Я недоуменно моргнул и подумал, как странно эти англичане строят фразы.

— Вообще-то, здесь довольно тихо.

— Нет, Джон Шумно, старший санитар, там?

— О! Нет, он ушел.

— Сказал, когда вернется?

— Нет, сэр.

— Все под контролем?

— Ну, вообще-то… — я прокашлялся, — похоже, пациенты сбежали, сэр.

— Что сделали?

— Сбежали, сэр. Я только зашел в ванную, а когда вышел…

— Им положено выходить из отделения, сынок. Они на садовых работах или на трудовой терапии. Они каждое утро расходятся.

— О, слава богу!

— Прошу прощения?

— Я сказал, слава богу, сэр.

— Именно так. — Он повесил трубку.

Остаток утра я провел, одиноко блуждая по отделению, заглядывая во все шкафы, обследуя буфет и пытаясь вычислить, как приготовить чай с помощью рассыпной заварки и ситечка, а когда выяснилось, что я способен справиться с этой задачей, устроил личное первенство по катанию по гладким полам коридоров между палатами, поощряя себя негромкими уважительными комментариями. Когда часы показали час тридцать, а на ланч меня никто не отпустил, я сам дал себе разрешение и отправился в столовую, где сидел один над тарелкой бобов с жареной картошкой и таинственным кушаньем, которое мне позже назвали «колбасными обрезками». Я заметил, что мистер Смитсон, сидевший с коллегами за столом напротив, рассказывает им что-то весьма забавное и что по непонятной причине все весело оглядываются в мою сторону.

Вернувшись в отделение, я заметил, что, пока меня не было, несколько пациентов возвратились. По большей части они уселись в кресла в комнате отдыха и дремали после утренних трудов. Не так-то легко все утро простоять, опираясь на грабли, или раскладывать свечи по коробочкам.

Только один вежливый щеголь в твидовом костюме смотрел футбол по телевизору. Он пригласил меня присоединиться к нему, а узнав, что я американец, с энтузиазмом взялся объяснять мне правила этой ошеломляюще сложной игры. Я принимал его за одного из сотрудников, скажем, за дневного сменщика таинственного мистера Шумно или одного из психиатров, пока он, прервав пояснения по поводу одного из сложных крученых ударов и обернувшись ко мне, не сказал внезапно самым светским тоном:

— У меня, знаете ли, атомные яйца.

— Простите? — переспросил я, решив, что это название очередного удара.

— Портон-Даун, 1947 год. Правительство проводило эксперимент. Все страшно секретно. Никому не говорите.

— Э-э… конечно, не скажу.

— Меня разыскивают русские.

— О… Да?

— Потому я здесь и сижу. Инкогнито. — Он постучал себя по кончику носа и оценивающе оглядел дремлющих в кресле пациентов. — В сущности, здесь недурно. Конечно, сумасшедших полно. Положительно, на каждом шагу психи. Зато по средам подают отличнейший рулет с вареньем. А вот, смотрите, Джеф Бойкот атакует. Отличный удар. Видите ли, с подачи Бенсона бить легко.

Большинство обитателей отделения Тьюк при ближайшем знакомстве оказались в том же роде — с виду нормальные, но в сущности безумнее пса с солнечным ударом. Мне было весьма интересно знакомиться со страной, глядя на нее глазами безумцев, и к тому же, с позволения сказать, это послужило отличной подготовкой к жизни в Британии.

Так я остался в Британии и так проводил дни. Вечерами шел в паб, а днем начальствовал над пустым отделением. Каждый день ровно в четыре часа испанская леди в розовом комбинезоне прикатывала громыхающую тележку, и пациенты, воспрянув к жизни, оживленно разбирали чай и желтые ломтики кекса. Время от времени объявлялся неуловимый мистер Шумно, раздавал лекарства или перекладывал печенье, но в остальном жизнь шла тихо. Я научился недурно разбираться в крикете и стал чемпионом в катании по полам.

Вскоре я узнал, что санаторий представляет собой маленькую вселенную, обеспеченную всем необходимым. Здесь были своя столярная мастерская и электрики, водопроводчики и маляры, собственная повозка и возчик. Имелись бильярдная, площадка для бадминтона и плавательный бассейн, кондитерская и часовня, поля для крикета и крикетный клуб, педикюрша и парикмахер, кухня, швейная мастерская и прачечная. Раз в неделю в подобии танцзала показывали кино. Все садовые работы, не требовавшие применения острых инструментов, выполняли пациенты. Они же содержали территорию в безупречной чистоте. Все это немного напоминало загородный клуб для сумасшедших. Мне там очень нравилось.

Как-то раз во время одного из редких визитов мистера Шумно — я так и не узнал, чем он занимался в промежутках между посещениями. — меня послали в соседнее отделение, именовавшееся «отделение Флоренс Найтингейл», за флаконом торазина, успокоительного для пациентов. «Фло», как называли его сотрудники, оказался странным и мрачным местом, населенным настоящими больными. Они бессмысленно блуждали по коридорам или безостановочно раскачивались в креслах с высокими спинками. Пока сестра с бренчащей связкой ключей ходила за торазином, я смотрел на эту бормочущую толпу и благодарил бога, что бросил сильнодействующие наркотики. На дальнем конце комнаты расхаживала хорошенькая молодая сиделка, лучившаяся добротой. Она опекала этих беспомощных бедолаг с неисчерпаемой энергией и вниманием: усаживала в кресла, освещала их день легкой болтовней, вытирала слюну с подбородков, — и я подумал: именно такая мне и нужна.

Мы поженились через шестнадцать месяцев в местной церкви. Теперь я прошел мимо той церкви на Крайстчерч-роуд, лениво шагая под прозрачной листвой, под высокими сводами ветвей, напевая себе под нос последние восемь тактов из «Нелл Гвинн». Большие здания на Крайстчерч-роуд остались теми же, только на каждом появилась коробочка охранного устройства и яркие фонари из разряда тех, что сами собой включаются ночами.

Вирджиния-Уотер — любопытный городок. Строился он в основном в двадцатые и тридцатые годы. Вокруг двух маленьких торговых улиц вьются частные дорожки, окружающие знаменитые Уэнтворские площадки для гольфа. Среди деревьев в беспорядке разбросаны дома, и во многих из них проживают знаменитости. Выстроены эти дома в стиле, который можно назвать «Национальная английская показуха» или, например, «Лютъенские забавы». Над крышами теснятся затейливые фронтоны, высятся дымовые трубы — по крайней мере один подчеркнутый выступ для дымохода в кладке, — и целые акры роз вьются вокруг каждого крылечка. С первого взгляда мне показалось, будто весь городок сошел со страниц «Дома и сада» выпуска 1937 года. Но что в те времена придавало Вирджиния-Уотер особенное очарование — я вовсе не шучу, — так это множество бродящих по его улицам безумцев. Поскольку большинство пациентов прожили в санатории долгие годы и десятилетия, считалось, что даже самые полоумные, как бы причудливо они ни передвигались, какую бы чушь ни бормотали, какие бы симптомы полного помешательства ни проявляли, все же способны побродить по улицам и найти дорогу назад. Каждый день ваш взор радовала свежая подборка психов, покупающих сигареты или чашечку чая или просто наслаждающихся воздухом свободы. В результате получилась одна из самых удивительных общин в Англии: помешанные и нормальные существовали в ней на равных правах. Лавочники и местные жители с великолепной невозмутимостью реагировали на человека с всклокоченной шевелюрой, который стоит в пижамной куртке и декламирует что-то, обращаясь к стене, или сидит за угловым столиком в «Розе Тюдоров», вращая глазами, и с кривой улыбкой бросает кусочки сахара в куриный суп. Это зрелище — я все еще не шучу — чрезвычайно согревало сердце.