Ночной поезд на Лиссабон - Паскаль Мерсье Страница 16

— Сеньора Эса сейчас выйдет, — сдержанно сказала женщина за стойкой.

Ничего в ее облике не выдавало ассистента врача. Единственное, что свидетельствовало о медицинской практике, — таблицы с именами и цифрами на светящемся мониторе. Грегориусу вспомнилась приемная Доксиадеса, заурядная и даже бедноватая, и медсестра с ее насмешливой манерой. Внезапно его пронзило чувство, что он совершает предательство, и поэтому он несказанно обрадовался, когда открылась дверь и вошла докторша, избавив его от этого неприятного ощущения.

Доктор Мариана Консейсан Эса была женщиной с большими темными глазами, которым нельзя не доверять. На беглом немецком, в котором промелькнули лишь одна-две незначительные ошибки, она поздоровалась и выразила радость видеть у себя друга Силвейры. Оказалось, что она уже в курсе дела. Как ему пришло в голову извиняться, — вежливо остановила она его сбивчивые объяснения. Естественно, что человек с такой близорукостью волнуется за разбитые очки и ему необходимо иметь запасные.

Грегориус разом успокоился. Он уютно устроился в кресле напротив ее стола и ощутил желание больше никогда не вставать отсюда. Казалось, у докторши был для него неограниченный запас времени. Такого чувства Грегориус еще ни разу не испытывал ни в одном врачебном кабинете, даже у Доксиадеса. Это было похоже на сон. Он-то думал, что она проведет обычную процедуру с тестами, чтобы определить диоптрию, выпишет рецепт, и он пойдет в оптику. Вместо этого она попросила вначале рассказать всю историю его близорукости, год за годом, шаг за шагом. Под конец, когда он протянул ей очки, она пристально посмотрела на него.

— Вы плохо спите? — неожиданно спросила она.

Затем они перешли к приборам.

Обследование длилось больше часа. Аппаратура тоже выглядела иначе, чем у Доксиадеса. Сеньора Эса с такой тщательностью изучала глазное дно, словно осваивалась в незнакомой местности. Особенно же поразило Грегориуса, что тест на остроту зрения она перепроверила трижды. Между процедурами она давала ему небольшую передышку, ненавязчиво вовлекая в разговор о его профессии.

— Зрение зависит от многих причин, — улыбнулась она, заметив его удивление.

В конце концов на рецепте появилось число диоптрий, довольно сильно отличавшееся от привычного, и значения для обоих глаз тоже разнились больше обыкновенного. Сеньора Эса, увидев замешательство Грегориуса, тронула его за руку.

— Давайте просто попробуем, — мягко сказала она.

Грегориус колебался между доверием и обороной. Доверие победило. Доктор дала ему визитку оптика и еще позвонила туда. Со звучанием ее португальского к Грегориусу вернулось и то очарование, которое он испытал, когда таинственная женщина на мосту Кирхенфельдбрюке произнесла слово «português». Внезапно проявился смысл того, что он оказался в этом городе. Правда, смысл этот невозможно было облечь в слова, и более того: такой смысл даже нельзя именовать, чтобы не учинить над ним насилия.

— Два дня, — сказала сеньора Эса, протягивая ему рецепт. — Быстрее, как говорил цезарь, при всем желании не получится.

Тут Грегориус вынул из кармана пиджака томик эссе Амадеу ди Праду, показал странное название издательства и рассказал о своих тщетных попытках найти его в адресной книге.

— Да, наверное, это авторское издание, — рассеянно проронила она. — А что касается «красных кедров», я бы не удивилась, будь это метафорой.

Грегориуса уже посещала эта мысль: метафора или шифр для чего-то кровавого или прекрасного, скрытого под темной вечнозеленой хвоей жизнеписания.

Докторша вышла в соседнее помещение и вернулась с телефонным справочником.

— Вот. Жулиу Симойнш, — провела она пальцем по строчке, — друг моего покойного мужа, антиквар. Он знает о книгах настолько больше любого смертного, что жутко становится.

Она записала адрес на листке и объяснила, как его найти.

— Передайте ему от меня привет. Да, и еще: зайдите, пожалуйста, через пару дней. Мне было бы интересно узнать, как вам новые очки. Надеюсь, я не ошиблась.

Когда Грегориус, спускаясь по лестнице, обернулся, она все еще стояла в дверном проеме, упершись рукой в косяк. Силвейра звонил ей. Значит, она знает о его бегстве. С каким удовольствием он сам рассказал бы ей об этом! Его медленные неловкие шаги по ступеням выдавали, что уходить отсюда ему явно не хочется.

Небо подернулось легкой дымкой облаков, приглушившей ослепляющий блеск солнца. Оптика, которую порекомендовала сеньора Эса, располагалась рядом с перевозом через Тежу. Недовольное лицо Сезара Сантаренша прояснилось, когда Грегориус сказал, от кого он. Он глянул на рецепт, протянутый Грегориусом, взвесил на ладони протянутые очки и на ломаном французском растолковал, что и стекла, и оправа могут быть гораздо легче.

Уже второй раз кто-то подвергал сомнению заключение Константина Доксиадеса, и Грегориусу казалось, будто у него вырывают из рук его прежнюю жизнь, ту жизнь, в которой, с тех пор как он себя помнил, тяжелые очки на носу были неотъемлемой частью. Он примерял оправу за оправой, пока не дал себя уговорить ассистентке Сантаренша, говорившей исключительно на португальском, — нет, не говорившей, извергавшей потоки речи, как водопад, — на тонкую красноватую оправу, слишком модную и изысканную для его лица с широкими скулами. По дороге к Байрру-Алту, где располагалась букинистическая лавка Жулиу Симойнша, Грегориус долго убеждал себя, что вовсе не обязан носить новые очки, пусть они лежат как запасные, и когда наконец остановился перед магазином, его душевное равновесие пришло в норму.

Сеньор Симойнш был мускулистым мужчиной с острым носом и темными глазами, излучавшими живой ум. Мариана Эса, сообщил он, позвонила и предупредила о его приходе. «Пол-Лиссабона, — подумал Грегориус, — уже занято мной. Звонят друг другу, передают дальше. Целый хоровод». Ничего подобного раньше ему не приходилось испытывать.

— «Cedros vermelhos»? Такого издательства, — покачал головой Симойнш, — за тридцать лет, что продаю книги, ни разу не встречал, уж будьте уверены. «Um ourives das palavras»? И этого названия никогда не слыхал.

Он полистал книгу, почитал тут и там, как показалось Грегориусу, ожидая, не всплывет ли что в памяти. Под конец кинул взгляд на год издания.

— А, тысяча девятьсот семьдесят пятый… Тогда я еще учился в Порто и, само собой, понятия не имел о книгах, выходивших в столице, тем более в авторских изданиях. Если кто и знает, — задумался он, набивая трубку, — то старик Котиньо. Он заправлял здесь до меня. Ему уж, поди, к девяноста и он малость того, но память на книги феноменальная. Чудо, да и только! Позвонить ему не могу, старикан глух как пень. А адресок пожалуйста. И пару строк черкну.

Симойнш отошел к своей конторке и написал записку, которую сунул в конверт.

— Наберитесь терпения, — посоветовал он, протягивая Грегориусу конверт, — в жизни старику мало везло, и яду в нем хоть отбавляй. Хотя может быть и вполне дружелюбным, коли знать, как подойти. Вот только никогда не знаешь заранее как.