Шахта - Михаил Балбачан Страница 16

Когда бетонщики спустилась на полок, никто из работавших внизу проходчиков даже не поднял головы. Но едва раствор из первой бадьи загрохотал, падая на дощатый настил, и всё в стволе заходило ходуном, все они побросали работу и сгрудились в центре забоя, со страхом глядя вверх. Слепко крикнул, чтобы следующую бадью разгружали как можно осторожнее. Но результат оказался почти таким же. Отскакивающая во все стороны щебенка через щели и отверстия в полке летела с тридцатиметровой высоты в забой. Никого не задело лишь по чистой случайности. У Евгения потемнело в глазах. Его способ оказался действительно опасным, прав был Лысаковский! Хорошо еще, что поблизости не вертелись обласканные Кротовым конторские инженеры. Но прекратить проходку, едва начав, – какой позор! К тому же, причина все равно рано или поздно выплыла бы наружу. Слепко уверенным, «начальственным» тоном выговорил бетонщикам за «неаккуратность» и послал начальника участка вниз, в забой, надзирать, как бы чего не вышло при следующих подачах бетона. Толку от этого, разумеется, быть не могло, напротив – риск только возрос. Он кинулся к себе и начал истерично потрошить учебники. Увы, поиски ничего не дали. А у него самого, как назло, голова не варила совершенно, только слезы лились из натертых грязными пальцами глаз. Он готов был по полу кататься, орать, биться башкой о стену, но вместо того просто улегся на диван. «Я ошибся, ошибся...» – жужжала единственная мысль. Веки его слиплись, он задремал. Вынырнув вдруг из темного омута, Евгений из последних сил попытался собраться. Увидев в шкафу несколько пыльных старорежимных фолиантов, поставленных туда одним из его предшественников ради красоты корешков, он, только чтобы опять не уснуть, достал их и принялся листать. Первым ему попалось «Описание Донецкаго бассейна», шикарное издание 1898 года, и почти сразу он наткнулся на прекрасно вычерченный эскиз со всеми размерами, изображавший бадью с косым дном и боковой разгрузочной дверцей.

Через пять минут Слепко, потрясая чудесной книгой, ругался уже с начальником мастерских. Сошлись на том, чтобы изготовить две бадьи за трое суток. До тех пор он, попеременно с несчастным начальником участка, взялся сам дежурить в забое. Щебень падал часто, но все как-то обошлось. Наконец подвесили первую из новых бадей. Счастливый Евгений, как был, не умываясь, повалился на диван и уснул.

Когда он проснулся, оказалось, что, во-первых, он проспал целые сутки, а во-вторых, работа в стволе все это время стояла. Бадья с затвердевшим раствором валялась отцепленная рядом с подъемной машиной, а вторую только что подняли наверх, и рабочие ковырялись в выпускном отверстии, безуспешно пытаясь освободить ее от раствора. Ни лом, ни битье балдой не помогало. Слепко поставил двоих с отбойными молотками извлекать бетон из обеих бадей и ушел домой. Когда утром он, перебесившись, вернулся на службу, проходка стояла по-прежнему, зато у ограждения ствола маячили Кротов и парочка старых инженеров из техотдела. Парторг задумчиво озирал гору испорченного бетона, а спецы с ироничным видом что-то ему объясняли. Евгений, стараясь не смотреть в их сторону, подошел к зевавшему бригадиру и распорядился прицепить и наполнить свежим раствором одну из несчастных бадей. Он надеялся только на то, что пока дело дойдет до разгрузки, «злыдням» надоест торчать у него над душой и они уберутся. Надежда не оправдалась. Когда бадью опустили в ствол, Евгений зажмурился, ожидая чего-нибудь ужасного. Но ни криков, ни ударов кувалды по железу слышно не было. Он нерешительно глянул вниз. Случилось чудо – раствор своим ходом вытекал из дверцы бадьи. Через несколько минут Кротов, все так же важно беседуя с инженерами, удалился. Никаких проблем с этими бадьями больше не было. Дореволюционная конструкция позволяла сгружать раствор прямо за опалубку, безопасно для проходчиков, к тому же, это существенно ускорило процесс бетонирования.

В общем, дело пошло, и, хотя в первый месяц выработка оказалась в полтора раза ниже запланированной, Слепко уже не сомневался в победе и иронически щурился на злопыхателей, повсюду утверждавших, что его способ не дал никакого результата.

Он хотел довести скорость проходки минимум до пятидесяти метров в месяц. По графику в первую смену должны были обуривать, заряжать шпуры, производить взрыв и проветривать ствол. В остальные две смены – извлекать отбитую породу и одновременно крепить. Однако уложиться в эту схему никак не удавалось: погрузка не умещалась в две смены. Люди работали в тяжелой резиновой спецодежде, по колено в ледяной воде. Слепко постепенно довел численность бригад до двадцати пяти человек. Один управлял насосом, четверо ставили временную крепь, остальные двадцать орудовали кирками и лопатами. Места в забое им едва хватало. Груженые бадьи стали поступать ритмичнее, но все же не так часто, как требовалось. Слепко давил на бригадиров, те – разрывались на части, проходчики выкладывались до предела и открыто материли начальство. Замена кирок на отбойные молотки позволила выдать лопаты еще четверым. На этом инженерные идеи начальника строительства исчерпались, пришлось перейти к административным. Разжаловав наиболее строптивого бригадира, он поставил на его место более покладистого мужичка. Другому бригадиру, показавшему немногим лучшие результаты, выписали внеочередную премию. Результат не заставил себя ждать. Так, постепенно, шажок за шажком, работа вошла в график.

Слепко уделил наконец внимание и другим участкам строительства и обнаружил повсюду развал, разгильдяйство и запустение. Многих пришлось выгнать. Он заменил их на те самые «осколки старого режима», которые так некстати для себя спутались с парторгом и высунули носы из теплых конторских кабинетов. Одного из этих «тараканов», как Евгений их про себя величал, некоего Карасева, он назначил даже своим замом, дав, впрочем, очень ясно понять, что никаких поблажек ему не будет и как только – так сразу.

Но мучительное напряжение по-прежнему не отпускало его. Евгений сильно спал с лица, стал нервным и чрезмерно раздражительным, а стоило ему сомкнуть веки, как необычайно живо мерещились ужасные катастрофы, множество погибших, потом суровый суд, тюрьма… Он начал даже осваиваться в регулярно повторявшихся кошмарах и в самых жутких местах напоминал себе, что все это ему снится, а на самом деле – ничего подобного нет.

Однажды сквозь сон его прорвался пронзительный телефонный звонок. Еще не вполне проснувшись, Евгений нащупал на тумбочке аппарат и снял трубку.

– Слушаю, – пробормотал он.

– Евгений Семеныч! – закричала трубка голосом диспетчерши. – Евгений Семеныч! Идите скорее на шахту, в стволе человека убило!

– В каком стволе?

– В клетьевом.

Трубка забикала. Он ватной рукой зажег ночник, потянул со стула брюки, все яснее осознавая, что это уже не сон. Сунув босые ноги в сапоги и набросив что-то на плечи, он побежал на шахту. У ствола никого не было. Превозмогая тошноту, он свесился через ограждение. Внутри тихо и темно. Да и наверху светилась одна только тусклая лампочка под строительными лесами. В ее свете возникла некая унылая фигура.

– Что случилось? – еле шевеля языком, спросил Евгений.

– Ну это, бригадира Самойлова, того, убило, значит, – глядя в сторону, ответила фигура.