Деревенский дурачок - Патрик Рамбо Страница 16

— Да, их неправильно осудили, — кивал господин Поль.

— Неправильно! Да это настоящая охота на ведьм! — и толстяк с возмущением набросился на пулярку с грибами, вооружившись вилкой и ножом.

— В самом деле, вина их не доказана, — с нажимом произнесла более сдержанная спутница.

Я слышал отдельные их реплики, поскольку убирал посуду с соседнего освободившегося столика. Вероятно, я слишком многозначительно поднял брови. Во всяком случае, господин Поль вдруг задал мне вопрос при гостях:

— А вы думаете, их казнят?

— Двадцатого июля приговор будет приведен в исполнение в тюрьме Синг-Синг.

— Ваш новый официант — самый достоверный источник, — ухмыльнулся толстяк и продолжал, обращаясь ко мне: — Давайте поспорим, милейший, что их помилуют!

— Вот увидите, их казнят.

— Вы сказали: двадцатого. Подождем до двадцатого.

Какой-то посетитель потребовал хлеба, и я отошел. Толстяк покачал головой и сказал господину Полю:

— Ваш новенький — упрямый малый.

— Упрямый, но с головой. К примеру, еще в прошлый понедельник он говорил, что корейцы откажутся заключить перемирие.

— Ну, это несложно предугадать.

— Еще уверял, что в Восточной Германии взбунтуются рабочие.

— И день называл?

— Да, семнадцатое число.

— Что же, добрейший Поль, посмотрим, исполнятся ли предсказания вашего оракула.

Он принялся истово пережевывать пулярку. А его дама с большими глазищами так и сверлила меня взглядом, хрустя жареной картошкой. Что ж, действительно посмотрим.

— Вы говорили с такой уверенностью, что произвели впечатление на самого Галюша-Морена, — сказал мне потом господин Поль.

— На Галюша-Морена, а кто это?

— Как, разве вы не знаете? Ах да, вы так долго пробыли в джунглях! Очень популярный журналист, пишет политические статьи в «Фигаро», у него там своя рубрика. К его мнению прислушиваются, он редко ошибается.

— Но сегодня ошибся.

— Если вы выиграете пари, вот он удивится!

— А кто его прекрасная спутница?

— Это его жена. Богатая наследница. Денег у нее куры не клюют.

— Значит, хорошо, что я заключил с ними пари.

— Да, вы ловкач.

— Так вам понравилась мадам Галюша? — съязвила Луиза, увозя на кухню столик с остатками мясного ассорти.

Я не хотел показывать фокусы наподобие Калиостро, темнить и недоговаривать, как бездарный астролог, или изрекать зловещие предупреждения, подражая Казоту, который предсказал день собственной гибели. В тишине и покое я перелистывал драгоценные книги и выписывал из них в блокнот все, что могло мне пригодиться. Еще раз перечел главу о трагической судьбе Розенбергов. Их вина была окончательно доказана лишь несколько лет спустя, правда, выяснилось, что Юлиус Розенберг посылал не слишком ценные сведения. Он очень достойно вел себя перед казнью, и меня тронули последние его слова. Без всякой патетики и гнева он ободрял свою жену Этель. Увы. Я не мог передать Галюша слова, которые Розенберг еще не произнес. Мне следовало избегать ошеломляющих пророчеств. Логические выкладки лучше прорицаний, они не возбуждают подозрений. Пусть Галюша удивится моей проницательности, но зачем мне представляться ясновидящим? Внутренняя политика, изменчивая и непредсказуемая, заинтересовала меня гораздо больше внешней. Новое правительство будет окончательно сформировано двадцать шестого. Административный кризис продлится больше месяца. За это время ни Полю Рейно, ни Мендес-Франсу, ни Бидо не удастся взять бразды правления в свои руки. Я один знаю имя будущего председателя Совета министров: им станет представитель независимой партии Жозеф Ланьель. Я переписал в блокнот состав кабинета, утвержденный Ланьелем. Вот уж где чудеса! К примеру, туда вошли ближайшие сподвижники де Голля, отстраненные от должности после ухода вождя. Как только мои прежние прогнозы подтвердятся, я буду потчевать Галюша неожиданными перемещениями в правительстве. Пока подождем. Розенбергов непременно казнят, а в Германии будет буча.

Я открыл чердачное окно, хотя на рынке шум не смолкал даже ночью. Меня поразила внезапная тишина: словно бы снаружи выключили звук. Может быть, я оглох? Нет, ворочаясь на постели, я слышал скрип сетки. Однако на улице все так же подозрительно тихо. Вскарабкался на груду коробок и ящиков, высунулся из окна. Центральный рынок, возведенный Балтаром, исчез. Я увидел прямоугольники современных зданий, ограду садика, широкую неосвещенную улицу. Снова девяностые! Подождите! Только не сейчас! Я еще не выиграл спор у толстяка Галюша.

Нет, ложная тревога. Темные дома растаяли, как дым. 17 июня 1953 года начались волнения в Восточном Берлине. «Об этом сообщили по телевидению», — недоуменно пробормотал господин Поль. В голосе моего хозяина слышался страх. Ему очень хотелось спросить: «Откуда вы знали?» Но он не решался. Все поглядывали на меня с испугом — и Колченогий, и Луиза, и мадам Поль. Даже кассирша, мадемуазель Бассе. В душе я ликовал, но как ни в чем не бывало допил утренний кофе. Чтобы разрядить атмосферу, коротко сказал: «Иначе и быть не могло». И стал вместе с Луизой свертывать трубочкой салфетки.

Около полудня в ресторан вплыл Галюша-Морен. Опустился, отдуваясь, на диванчик и потребовал:

— Поль, уступите мне на минуточку вашего официанта.

Я сел напротив журналиста. Тот оглядел меня, прищурившись.

— Беспорядки в Германии можно было предвидеть. Но откуда вы знали точную дату? Этого я не могу понять.

— Мне помог дедуктивный метод.

— А если серьезно?

— У меня особый дар: предчувствовать, когда произойдет то или иное событие.

— Каков ваш дальнейший прогноз?

— Вижу ясно: мне предстоит проверить, на всех ли столиках есть соль и горчица.

— Перестаньте паясничать. Я спрашиваю вас о всеобщей забастовке в Берлине.

— Власти объявят о чрезвычайном положении.

— Скорей всего.

— Но комендантский час не напугает бастующих. Они продолжат манифестации, будут поджигать здания партийного руководства. И тогда в Берлин войдут советские танки.

— Зачем же танки? Полиция справится.

— Будут танки.

— Не могу представить, чтобы коммунисты давили людей танками.

— Вы отлично представите себе эту картину уже сегодня.

— Танками на демонстрантов!

— Назавтра поднимется вся Восточная Германия, но Советский Союз ее скрутит.

— Когда именно?

— Девятнадцатого.

— Подождите, я запишу ваши странные измышления.

— Вот увидите, они вполне оправдаются.