Русская феминистка - Маша Царева Страница 16

Хотя, возможно, она поступит не как реформатор, а как приспособленец – модель отношений останется та же, просто ее «папочки» будут становиться все старше и старше. И в свои сорок она будет трагически морщить все еще хорошенький носик на усыпанном рыжими пигментными пятнами плече какого-нибудь восьмидесятилетнего коллекционера искусства, который будет относиться к ней как к нечаянному счастью и при наилучших обстоятельствах отпишет в ее пользу домик, например в Антибе, но может, просто банально сопьется – такое часто происходит с бывшими красавицами, которые стареют, так и не научившись взрослеть.

По вечерам в такие дни водитель Ивана Ивановича приезжал с нарядным пакетом, в котором довольная Элеонора находила то браслетик с брильянтовой подвеской, то огромный шелковый платок, то жилет из молочно-белой норки. А однажды (и этот инцидент заставил меня то ли усомниться в адекватности щедрого дарителя, то ли признать его чувство юмора недооцененным) – блюдо из лиможского фарфора с портретом Уильяма Блейка. Эля вытаращилась на него как корова на ассенизатора с недоверчивым недоумением.

– Что это еще за хрень? Тарелка… – повертела его в руках. – Дорогая, наверное. Ладно, будем фрукты пока сюда класть.

– А ты что, любишь Уильяма Блейка? – удивилась я, но выражение ее лица и воспоследовавший уточняющий вопрос «кого-кого?» заставили меня умолкнуть.

Было видно невооруженным глазом, что Фаине поперек горла стоит невыносимая легкость бытия нашей самозваной принцессы. Сама она была представительницей middle class и до встречи с Элей считала свою финансовую жизнь сложившейся вполне удачно. Муж – тот самый, который ее поколачивал, был прорабом в небольшой фирмочке, занимающейся ремонтом квартир.

По словам Фаи, руки у него были золотые, его телефон передавался из уст в уста, и заказы сыпались один за другим. У них была собственная квартира – пусть в Дегунине, зато трешка. Фая с придыханием рассказывала о том, как они объединили кухню и столовую, и как очередные богатые клиенты подарили мужу обрезки дизайнерских шелковых обоев, и как он своими руками смастерил барную стойку, а в прошлый Новый год они собрались с силами и поставили душевую кабинку, похожую на космический корабль. Было видно, что эта страстная речь о dolce vita в Восточном Дегунине многократно отрепетирована, с тем же просветленным выражением лица она повторяла ее подругам, бывшим одноклассницам, соседкам по двору.

И все восхищенно внимали, и всем казалось, что живая, покрытая глянцевыми ультрамариновыми перьями ручная птица счастья сидит на Фаином полном веснушчатом плече. Еще Фая относилась к женщинам (я раньше думала, что это поколенческое, но потом все-таки решила, что, скорее, социальное), которые верят в три кита жизненной стабильности – квартиру, машину и шубу. Сама она идеально вписывалась в эту нехитрую формулу – их семья владела подержанным «опелем», а шуб у нее было даже две – из норковых кусочков и попроще, мутоновая. Стоит еще отметить, что наша Фаина была простой люберецкой девчонкой, окончившей девять классов, а потом отучившейся в ПТУ на швею и до замужества прозябавшей в каком-то подвальном ателье. Подружки ее были родом из юности, всем повезло куда меньше – самая удачливая работала частной швеей и могла позволить себе ужин в кофейне или каникулы в Черногории, зато ей с мужиками хронически не везло, поэтому и тут лидировала Фая.

И вдруг весь этот годами копившийся пафос хозяйки жизни вдребезги разбился о баночку крема какой-то пигалицы, младше ее на десять лет. Да, пожалуй, началось все с крема. В какой-то вечер Эля извлекла из косметички крошечную серебристую баночку, аккуратно достала лопаточкой крем и осторожными движениями вбила его в розовое после душа лицо, и вдруг Фаина, громко зевнув, попросила:

– Слушай, а дай твой кремчик попробовать! Пахнет так вкусно.

Личико Элеоноры перекосила гримаса, но, взяв себя в руки, она улыбнулась и ответила, что крем этот стоит две тысячи долларов, его делает вручную известный пластический хирург, и раз в месяц из Цюриха вип-почтой приходит очередная баночка, которую хватает ровно от и до.

Фаина сперва решила, что это злая шутка – у нее в голове не укладывалось, что на какой-то крем можно потратить сумму, которую они год копят на летний отпуск. Но поняв, что это вовсе даже и суровая правда, из которой следует простой логический вывод – ее собственная жизнь не настолько шоколадна, как ей думалось, она пришла в короткое состояние задумчивости, за которым последовало уныние. Фаина стала обращать внимание на другие детали.

Эля живет одна почти в стометровой квартире, и отдыхала она в бунгало на Мальдивах, и шуб у нее восемь, причем все норковые, и водитель приносит ей миниатюрные пирожные, вместо каждого из них запросто можно было бы купить целый торт «Птичье молоко». И о деньгах она рассуждает с какой-то раздражающей ленцой, и намедни рассказала, что на чай парикмахерше стыдно давать меньше пятидесяти долларов. Сама же Фая за такие деньги и стрижку с вечерней укладкой не стала бы делать. Притом ладно бы все это досталось ей изнуряющим честным трудом – вот иногда публикуют в журналах фотографии бизнес-леди, у которых глаза пустые, как у мертвых карпов, и за эту пустоту можно простить им соболя-жемчуга, и даже по-бабьи посочувствовать невыносимому ритму их сытой жизни. Или если бы все это было заработано священным материнством и поддержанием очага. Будь эта девчонка преданной тихой хозяюшкой, вытянувшей счастливый билет трудяжкой, Фаина бы поняла и пирожные, и крем. Но девчонка не проработала ни дня, да и еще неродившегося ребенка собирается спихнуть на гувернанток, чтобы самой вновь предаться сладчайшему гедонизму, желейной медузой плавать в этом незаслуженном счастье.

Фаина была не из тех, кто сдается просто так. Несколько дней после инцидента с кремом она ходила притихшая и озадаченная, но потом собралась с силами и пошла в атаку. Она была не намерена запросто отдавать на растерзание врагу уют своего мирка. Ей необходимо было убедиться, что на самом деле богатая беспечная Элеонора мечтает о том, что есть у нее, Фаи, – о стабильности, колечке на пальце, официальном отце детей, крепкой патриархальной семье.

– А как ты сынку объяснишь, что папка дома не ночует? – прямо спросила она. – Ты ему честно скажешь, что у папки есть семья, а вы – так? Или что-нибудь придумаешь?

Элеонора немного растерялась, хамство было неожиданным и больно ударило в цель.

– А с чего ты взяла, что мы – «так»? – зазвеневшим голосом спросила она.

Фаина и мечтать не могла о сопернике, который так доверчиво подставляет мягкое брюшко. Сама она имела огромный опыт коммунальных распрей и бабьих разборок, так что смутить и дезориентировать Элю ей было также просто, как Каспарову выиграть турнир у первоклассника.

– Ну как же, – с наигранным добродушием сказала она. – Жену он уважает. Не хочет тревожить. Да и любовь, видимо, осталась. Потому что ты молодая еще, не знаешь психологию мужчин. Если мужик действительно влюбляется в женщину, ничто не удержит его возле другой. Ни дети, ни имущество. Так уж они устроены, мужики.

– А благородство? – захлопала ресницами Эля.