Один счастливый остров - Ларс Сунд Страница 16

На третьем году Селия написала, сообщив, что родила ребенка — прекрасного малыша, нареченного Альбертом, как отец. В Граннасе не знали даже о том, что она была беременна. Стали ждать приглашения на крестины, но напрасно.

Еще один годовой оборот, и снова наступило самое тяжкое и темное время — перед тем как белый снег ляжет на шхеры, а море покроется льдом.

Тогда Селия и прибыла на Фагерё вместе с сыном. Другого багажа у нее не было.

— Я больше не могу, — сказала она.

Селия вплыла в свое замужество гордым красивым галеасом, а домой вернулась потрепанная бурей, с поломанными мачтами и треснувшими шпангоутами. Молодость ее осталась на Большой земле — вместе с сиянием глаз и нежным румянцем. В черных волосах проблескивали седые нити. Селия выглядела изможденной, ключицы торчали, как у старухи.

Она не желала рассказывать, что ей пришлось пережить. Когда отец спросил, Селия лишь покачала головой: «Никому не скажу до самой могилы».

Она попросила истопить баню, заперлась там одна и мылась, не жалея воды.

К ребенку она никому не позволила прикоснуться. Когда Рубен Дальстрём хотел взять его на руки, она закричала и крепко прижала сына к груди. Селия посмотрела на отца такими глазами, что тот отшатнулся. А ведь Селия знала, что нет мужчины добрее и чадолюбивее, чем ее отец.

Что все-таки произошло с коротким браком Селии, осталось неясным. Рубен Дальстрём хотел заявить в полицию, он был готов поехать на материк и призвать супруга дочери к ответу. Селия упрашивала его не делать этого. Она так молила, что можно было заподозрить, будто бывший муж ей все еще не безразличен.

Дело так и не довели до конца, поскольку супруг Селии опередил и полицию, и Рубена Дальстрёма.

В ночь перед Рождеством он отправился в лес, захватив с собой крепкую веревку. Шел он, видно, долго: нашли его только на день Избиения младенцев, подключив к поискам военных из близлежащего гарнизона. Когда о произошедшем сообщили Селии, она пробормотала: «Черт забрал раньше времени».

Этих тихих слов не расслышал никто, кроме Рубена Дальстрёма. Его же словно веслом по спине ударили.

Селия осталась жить дома, будто старая дева, окруженная сплетнями и слухами, как корова на пастбище, облепленная мошкарой и оводами. Судачили много и охотно, мнения разделились. Многие обвиняли в произошедшем саму Селию: в разладе всегда виноваты двое, а если муж поднимает руку на жену, то, видно, что-то она натворила. Да пусть даже муж был несправедлив, нет у женщины права сбегать из семьи, сказал же Иисус Христос: «Что Господь соединил — человек да не разлучит».

Защитники Селии отвечали, что Большая земля — это все-таки не Фагерё, что на материке живут совсем другие люди, среди которых встречается много преступников, хулиганов и сумасшедших — стоит лишь открыть газету, там все сказано. Селия в ответе за себя и за сына. Если б ей только хватило ума выйти за парня с архипелага, ничего бы и не случилось!

Некоторое время разговоры волновали народ, как ветер осеннее море. Наконец аргументы обеих сторон поиссякли, так что дальнейшее обсуждение утратило смысл. Дело было закрыто за недостатком доказательств.

Однако закрытое дело не означает оправдательного приговора. Селии пришлось смириться с тем, что отныне она почти отвержена. Здоровались с ней менее приветливо, чем с остальными, говорили с ней меньше, чем с прочими.

Селию это мало волновало. Ведь у нее был сын, Альберт.

Они были очень близки. Слишком близки, по мнению многих. В пять лет Альберт еще сосал грудь, а спал в одной постели с матерью почти до самой конфирмации. Селия всегда кормила его из своей тарелки, убаюкивала песнями о рыцарях и кораблях, учила потешкам и песенкам, которые знала с детства, рассказывала о великане и мальчике, о замке Катбурга, о дураках, которые засеяли поле солью. Стоило мальчику заплакать, как Селия обнимала его и утешала еще до того, как первая слезинка успевала скатиться по круглой щеке. Когда мальчик кашлял, Селия бежала потрогать лоб и грела молоко с маслом и луком. Мальчик не выходил из дому без многочисленных наставлений и заветов не подходить к берегу моря, а если он долго не возвращался, Селия бросала все дела и бежала искать сына.

Впрочем, по большей части Селия беспокоилась понапрасну: Альберт был здоровым и сильным ребенком, рос и развивался как следует, дружил и охотно играл со сверстниками. Играя с другими мальчишками, он забывал наставления матери и непременно хотел отличиться: нырнуть глубже остальных, залезть выше, дальше пройти по первому хрупкому льду. Видно, хранил его Божий ангел: ни разу Альберт не упал с дерева, ни разу не проваливался под лед. А Селия ничего не видела, не слышала о его непослушании: материнская любовь слепит хуже катаракты, залепляет уши воском. Ее Альберт был спокойным, послушным мальчиком, гордостью матери.

Пару раз малыш спрашивал об отце, не получая ответа. В кои-то веки Селия повернулась спиной к сыну. Спина была как высокая стена без дверей, окон, без единой щели. Это понял даже маленький мальчик; он перестал задавать вопросы об отце.

Удивительно, однако, как быстро несется колесница жизни: не успеешь оглянуться, как мальчик — и не мальчик уже, а рослый юноша с пушком над губой и баском, позади конфирмация и выпускной бал — да, Господи Боже! Время-то как летит!

Альберт начал подергивать вожжи: ему стало тесно под опекой Селии, захотелось прочь. Пора было подыскивать работу, в Граннасе не было ни места, ни занятия для почти уже взрослого юнца — такого, как Альберт.

Альберт сказал, что хочет идти в море. Селия ответила, что об этом и речи быть не может.

Альберт дергал вожжи все сильнее, все настойчивее. Селия упиралась.

И Альберт сбежал. Было ему семнадцать лет.

На Фагерё ему удалось устроиться юнгой на небольшое грузовое судно «Ойхонна», представив ничего не подозревавшему капитану справку с ловко подделанной подписью Селии. Лишь после того, как судно, нагруженное пропсами, отбыло в Феликстоу, Селия узнала, что Альберт на борту.

Это известие она получила странным образом.

Вечером, когда Альберт не вернулся домой, Селия отправилась на поиски. Искала всю ночь, ходила от двора к двору и спрашивала об Альберте. Рассвет застал ее по дороге к Тунхамну, где ее окликнул незнакомый чернобородый мужчина, одетый в серый плащ и хромающий на левую ногу. Незнакомец источал странный терпкий запах.

Сначала Селии стало не по себе: вокруг не было ни души, кроме нее с незнакомцем. Однако стоило ему огласить свою весть, как ее волнение перешло в ярость.

— Нет! Вы ошибаетесь! Альберт ни за что не поступил бы так! Прощайте! — отрезала она.

Селия поспешила прочь. Немного погодя ее осенило: как мог чужак знать, что она мать Альберта, которая разыскивает сына? Повинуясь внутреннему голосу, она обернулась, чтобы окликнуть незнакомца.

Но тот словно сквозь землю провалился: дорога была пуста.