Теряя сына. Испорченное детство - Сюзанна Камата Страница 16

На следующий день у нас с Вероникой легкое пивное похмелье, и говорить нам уже особо не о чем. Мы красимся, натягиваем полиэстеровые (почти шелк) платья и идем на работу.

Первые наши посетители – чиновники из местного отдела образования. Мы не первое заведение, куда они заглянули сегодня, – они уже красные как раки и передвигаются с трудом.

Мама Морита провожает их к столику в углу. Они валятся в кресла, рвут с шеи галстуки, передают друг другу песенник.

К ним подходит Вероника с блокнотом, чтобы записать заказ. Один тип – сразу видно, что он в парике, – пытается усадить ее к себе на колени. Она отмахивается.

– Дамэ, дамэ , – грозит она пальцем. – Веди себя хорошо.

Бетти и Йоко разливают виски. Чем больше посетители пьют, тем больше мы зарабатываем. Мы разработали целую программу игр, связанных с употреблением алкоголя. Некоторые ввела в обиход лично я – помнила их еще с университетских времен. Бетти достает из кармана монету. Будет играть с ними в «пей-не пей».

Я пока сижу перед стойкой, потягиваю сельтерскую. Мама Морита меня бережет. У нее четыре филиппинки и только одна американка.

Подтягиваются еще посетители – несколько банковских служащих, пара сотрудников страховой компании, – и скоро, кроме меня, у стойки никого не остается.

Дверь снова распахивается, входит еще один человек. Он толстый, почти лысый, в больших очках в черной оправе. Внешние уголки его глаз опущены вниз, из-за этого его лицо выглядит печальным. В отличие от других сегодняшних посетителей, он еще трезв. На секунду он как бы в нерешительности задерживается в дверях, но мама Морита подплывает к нему, берет за руку, усаживает его за столик. Он садится спиной к стене и оглядывается по сторонам. Прежде чем он успевает заскучать, я с улыбкой подхожу к нему.

– Конбанва.

Он приподнимается с места и кланяется:

– Додзо, додзо.

Кажется, он впервые в хостес-баре.

– Хотите виски? – спрашиваю я.

Он энергично кивает, и я наливаю напиток.

– Караоке? – говорю я, протягивая ему песенник.

– Нет-нет. – Забавно, но он краснеет. – Ута га хэта. – «Не умею петь».

– Ну, тогда, – я перехожу на классический тон барной девочки, а-ля Марлен Дитрих, – давайте я сама спою для вас.

Он снова кивает, еще энергичнее:

– Да, пожалуйста.

Мы еще немного болтаем, а потом наступает моя очередь петь.

Вероника приносит мне микрофон, наклоняется ровно настолько, чтобы посетитель ощутил аромат ее духов. Он смотрит на нее, и она улыбается. Он моргает несколько раз подряд. Она упархивает обратно, к столику чиновников из отдела образования. Он смотрит ей вслед и не сводит с нее глаз все время, пока я исполняю «Yesterday». Эта песня – всегда беспроигрышный вариант. По крайней мере раз в неделю нам попадается фанат «Битлз», который знает наизусть все песни с альбома «Abbey Road» и все подробности депортации Пола Маккартни из Японии. Но Сима-сан, как видно, не принадлежит к поклонникам «ливерпульской четверки». Вероника занимает его куда больше, чем мое пение. Закончив номер, я сажусь рядом с ним.

– Сима-сан, – говорю я и дотрагиваюсь до его руки. – Давайте я налью вам еще виски.

Он поворачивает голову и смотрит на меня. У него вид человека, которому не дали досмотреть прекрасный сон.

Через три дня Сима-сан снова у нас. На этот раз он пришел раньше всех – первый посетитель за вечер. Мама Морита встречает его в дверях, выслушивает и кивает. Она указывает ему столик и возвращается за барную стойку.

– Вероника, – говорит она, кивая в сторону Симы-сан, – это твой посетитель.

Они сидят под моей картиной с серфингистами. Сима-сан бросает на нее мимолетный взгляд, и я вдруг чувствую необъяснимую радость. Мне хочется сказать ему, что когда-то я была не только хостес в баре. Я была художницей, и весь мир лежал у моих ног. Закованная в броню любви, я была неуязвима. И я спрашиваю себя, когда же у меня все пошло наперекосяк?