Господь - мой брокер - Кристофер Тейлор Бакли Страница 16

Я намеренно прошел мимо стола Джерри. В фирме Джерри прославился тем, что воровал самую свежую конфиденциальную информацию у других брокеров. В былые времена меня он попросту не замечал — моя информация никого не интересовала. Лишь однажды он обратил на меня внимание — когда принялся злобно упрекать за пьянство.

Он наверняка меня увидел. Правда, только слепой не заметил бы монаха в операционном зале биржи на Уолл-стрит. Повысив голос так, чтобы Джерри услышал мои слова, я сказал Биллу:

— Надо поговорить с глазу на глаз!

Я пришел перед самым обеденным перерывом, рассчитывая на то, что Джерри сможет уйти с работы и незаметно последовать за нами. Когда мы спускались на лифте, я даже сделал ему комплимент по поводу его (отвратительного) галстука.

Я заранее попросил Слаттери не занимать две соседние кабинки. Мы с Биллом сели в одной из них. Минуту спустя в соседнюю, «случайно» оказавшуюся свободной, потихоньку прокрался Джерри и сделал вид, будто углубился в чтение «Уолл-стрит джорнал».

И, вновь повысив голос, чтобы меня было слышно, я сказал:

— Билл, тебе известны слова из Библии о том, что легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, нежели богатому войти в Царствие Божие?

Он недоверчиво посмотрел на меня:

— Надеюсь, ты привел меня сюда не для того, чтобы… ты же не пытаешься завербовать меня в свой орден?

— Тебя до второго пришествия не завербуешь. Нет, ничего подобного. Просто послушай. Что, если тут имеется в виду игла от швейной машинки «Зингер»?

— О чем это ты?

— Верблюд, — подсказал я ему. — Игольное ушко.

— Все равно не понимаю.

— Я о том, что одна корпорация приобретает другую корпорацию.

Недоуменное выражение его лица сменилось на удивленное:

— Ты хочешь сказать… что Эр-Джей-Эр собирается купить «Зингер»?

— Наоборот. Компания «Швейные машинки Зингера» собирается покупать акции Эр-Джей-Эр.

Он сказал, что продать их оказалось проще простого.

— А свои продал? — Я услышал в его голосе нотку неуверенности. — Билл?!

Он пообещал продать.

Наутро Эр-Джей-Эр и «Зингер» заявили, что никакого слияния не планируется — ни по взаимному согласию, ни принудительного. Курс акций Эр-Джей-Эр снова упал до прежней отметки.

Когда я возвращался в Кану, Билл позвонил мне в машину на сотовый и сказал, что Джерри сгорел «синим пламенем». Поначалу я укорял себя за то, что рад это слышать, но потом пришел к выводу, что, превратив земную жизнь Джерри в ад, я в то же время облегчил ему путь в Царствие Божие.

Деньги с нашего счета потекли в Чили, и вскоре из нашего нового оборудования потекло рекой каберне «Долина Майпо». В душистый летний вечер мы собрались, чтобы посмотреть, как монастырское вино «Секрет Аббата» польется в первую бутылку. Перед самой машиной для закупоривания ее поджидал брат Тео. В своей новой должности главного смешивателя он стоял над конвейером с пипеткой, наполненной вином из нашего собственного винограда. В горлышко каждой бутылки, двигавшейся мимо, он выдавливал одну каплю. По мнению Аббата, это ничтожное количество нашего собственного отвратного пойла обеспечивало правомерность надписи «Произведено монахами монастыря Каны» на этикетке. Лично я не стал бы доводить подобную правовую оценку до сведения Бюро алкоголя, табака и огнестрельного оружия.

На глазах у всех Аббат налил первый бокал себе. Он поднес вино к свету, слегка взболтал, понюхал, а потом пригубил. Мне показалось, что от этой дешевой бормотухи он поморщился, как от боли, но, с другой стороны, к тому времени вкус у него, по его собственному выражению, уже «полностью сформировался». Как бы там ни было, он улыбнулся и заявил, что вино «в высшей степени пригодно для питья».

Аббат произнес трогательную речь, похвалив всех монахов за мужество, проявленное в период тяжких испытаний. Потом провозгласил тост в честь «нашей феноменальной Филомены» и ее «чудодейственного вмешательства в дела Каны» — и налил второй бокал ей. Филомена подняла бокал, поблагодарила Аббата, а потом повернулась ко мне.

— Если кому-то и удалось сотворить чудо в Кане, — сказала она, — так это брату Запу.

Она отдала бокал мне.

Филомена не имела ни малейшего понятия о моем былом пристрастии к выпивке. Прошло уже почти три года с того дня, как в баре «У Слаттери» я в последний раз выпил спиртное. Но это был самый неподходящий момент, чтобы пускаться в пространные объяснения. Отказ от одного бокала вина в такой торжественный день мог бы показаться невежливым. К тому же мне было интересно узнать, что за вино нам удалось раздобыть с таким трудом. Каково оно — в конце-то концов — на вкус?

Ответ был таким: в высшей степени пригодно для питья. Мне было бы еще приятнее, если бы наши покупатели платили шесть долларов за бутылку, а не те пятнадцать, которые мы стали требовать. Но зато в этом вине не было ни частиц ржавчины, ни разнообразных оттенков оранжевого цвета. В общем, вино оказалось отменным. Когда начался пир на свежем воздухе, устроенный Аббатом по случаю торжества, я позволил себе еще один бокал.

Так мы еще никогда не пировали. Эллиот нанял обслуживающий персонал из нью-йоркской фирмы. На столах, рядом с каждым прибором, лежало иллюминированное меню в стиле средневековых рукописей, старательно проиллюстрированное монахами. Пока вино согревало мне нутро, я принялся изучать написанный красивым почерком текст:

«ПИР В КАНЕ»

Новейшая интерпретация галилейского свадебного пира

Шеф-повар: Патрик О'Нил

Курган оливок

Ватрушки «Свитки Мертвого моря»

Манна небесная вареная

Свиное филе по-гадарински, начиненное винными ягодами Амаретто

Вареный морской ангел в пергаменте

Падший ангельский бисквит «Магдалина»

Кофе «Лазарь»

Монастырское каберне «Секрет Аббата» в мерных кувшинах

В центре главного стола, за которым сидели Аббат с Филоменой — меня туда почему-то не пригласили, — возвышалось громадное ледяное скульптурное изображение нового комплекса «Гора Кана», куда входил и самый последний плод Аббатова воображения — гигантский Паломнический центр.

— На первом настоящем пиру в Кане, — сказал брат Боб, тыча вилкой в свой кусок свиного филе по-гадарински, — наверняка было нелегко сохранить ледяную скульптуру, когда она начала таять. А может, Богоматерь попросила Иисуса решить и эту проблему?

Меня больше занимало то, что происходило рядом со скульптурой. Аббат, пребывавший в приподнятом настроении, наливал себе и Филомене бокал за бокалом — из бутылки, показавшейся мне знакомой. Несмотря на то, что уже смеркалось, я сумел разобрать на этикетке слово «Фижак». Они были увлечены беседой. Аббат время от времени касался то локтя, то рукава Филомены, дабы придать выразительность высказанной мысли — не иначе, очередной нетленной премудрости из канона Чопры, поклонниками которого были оба. Когда же он протянул руку и на минуту обнял Филомену за плечи, мое терпение лопнуло. Я схватил со стола кувшин «Каны» и удалился в виноградник.