Купите бублики - Елена Стяжкина Страница 16

— Марк, — кричит Лаура и машет рукой, ее глаза блестят нехорошим морозным светом. Еще рюмка — и песня об этом разольется по всем Эмиратам.

Марк резко оборачивается. Меняет несколько улыбок и подходит к нам:

— Катя, давай пригласим Лауру на мой день рождения. И начнем отмечать его прямо сейчас. Плавно перейдем в тридцатитрехлетие.

— Давай, — соглашаюсь я.

Мне не нравится Марк. Он пышет здоровьем и веселится. Все чрезмерно. Истерика. Знакомо. Пить на брудершафт не будем.

— Не, — Лаура качает головой и телесами. Наверное, уже танцует. — Здесь все до двенадцати. Завтра. Спасибо. — Она пытается подняться и тяжело опускается в кресло.

— Девочки набрались, — констатирует Марк.

Мы провожаем Лауру до номера и прислоняемся у стены в коридоре. Волосы Марка щекочут мне шею. Руки резко сдергивают юбку. Мне некого стесняться. Я обхватываю Марка ногами. Поезд приходит к станции назначения в три качка. Я задыхаюсь. Это выпивка, Лаура и Марк.

— Давай, мы еще не знали, что мы — брат и сестра, — шепчет он, — полюби меня.

— Отдай Лауре десять долларов за духи, — говорю я и опускаюсь на колени.

Марк хватает меня за волосы и поднимает.

— Нет, не так. Полюби меня любовью.

Я недоумеваю. Он больно толкает меня в объятия противоположной стены и уходит. Я поднимаю юбку и злюсь. Вернется со слезами. Пьяный и несчастный. Прости, Не-та-Катя. Научите меня выбирать мужчин. А я со временем привыкну их любить.

Ошибочка вышла. Или вошла. Я лежу на кровати. И руки мои там, где нельзя. Папа обещался еще в детстве отрубить, если еще раз… Зачем меня тогда отдали в медички? Все для здоровья. И это для здоровья. Я лично не переводила часы. Время, уважаемые, время. Теперь такие все. Марк совпадает с половиной первого. Он счастлив. Рецепт его, личный. Не рекомендую. Из этого плаванья возвращаются не все дальнобойщики. Он снова снимает аптекарскую резинку. Ритуал, что ли? Он подбирается к моим ногам, резко дергает их. Теперь я лежу на животе. Марк гладит меня по спине и мурлычет.

— Я Като звонил, — сообщает он.

— Это как раз понятно, — я сильно злюсь, подтягиваю под себя колени и почти не специально бью Марка затылком в лоб.

Нам больно и смешно.

— Ее не было дома. Подождем, — заливается Марк.

— Под дождем? — не слышу я.

— Тут вода только в душе, — Марк тянет меня «принимать ванны».

Сил больше нет. Вялое сопротивление завершается бурным взрывом остатков чувств. Марк, кажется, плачет. Я чувствую слезы пупком. Одна, две, три горячих слезы. И взмах ресниц. Дожили… Пусть кто-нибудь другой скажет ему: «Не надо». Я буду спать.

Еще пара дней — и я привыкну к его ночным крикам: «Не хочу. Ой, мамочка!» Я не мамочка. Водку этой ночью пусть нальет себе сам.

К рассвету он затихает, дышит мерно и глубоко. Я придвигаюсь и укладываюсь ему под живот. Мы встречаем утро, как котята в корзинке.

— С днем рождения, — вежливо говорю я.

— Спасибо, — отвечает он, — завтрак проспали? Есть хочу — умираю.

Я тоже. Вчера мы прогуляли ужин. Я постеснялась признаться Марку. Сегодня праздник. Я умру от обжорства, и тогда мне никогда не придется качать живот. А Игорю Львовичу я позвоню потом. Пусть родина немного подождет.

— Куда пойдем вечером? — с набитым ртом спрашивает Марк. — Здесь наверху полно ресторанов. Ты какую кухню предпочитаешь?

— До сего момента я всегда оценивала кухни по метражу. Нравились большие, — скромно отвечаю я.

— Тогда именины по-французски. Я пошел за добавкой.

Официант-филиппинец проводил Марка взглядом «ну вы и жрете!».

— Черт, молочка забыл, — громко кричит Марк по дороге к столу.

— Я схожу. — Я хочу ему сделать приятное. Пусть уже. Он правда именинник. Я посмотрела паспорт.

Мы расстаемся на весь день. Я брожу по центру и подолгу стою у русских кафе. Мне нравится кириллица. Томатный сок. Пельмени с мясом. Но говядина — это не мясо, и я не хочу есть. Мне не встречаются кошки, но запах мочи в переулках напоминает о родине. Не только в Одессе писают в скверах.

Я возвращаюсь в номер. Фиеста. Или сиеста? Сплю. Вечер не виден из-за темных штор. Возбужденный Марк кричит:

— Ну что же ты спишь? Одевайся!

Я послушно вползаю в шорты, он смотрит на меня укоризненно. Ах да. Последствия похода за европейской модой в шкафу. Игорь Львович может пойти со мной в ресторан. Марк пристально рассматривает свои волосы на груди.

— Катя, я поседел. Старость, — он улыбается мне виновато.

Я кладу ему руки на плечи. Он разворачивает меня спиной и пригибает к трюмо. Я решаю смотреть на себя в зеркало. Я отвлекаюсь на глупости, а Марк недовольно пыхтит сзади. Я случайно вдыхаю пудру и громко чихаю. Из глаз катятся слезы, и я становлюсь его половинкой. Нас качает, качает. Нам грустно. Мы медленные. Я не хочу без него. Я ничего не хочу без него. Бедная Юшкова!

Нас обслуживает официант-француз. И опять — филиппинец. Когда-то он работал в Москве. В аэропорту. Он знает «Столичную» водку. Слова «утюг» и «баклажан». Врет, наверное. Я выбираю лягушачьи лапки. Лаура уже пробовала их в Турции. Там они стоили десять долларов за пару. Еще Лаура была в Париже. Занесло по глупости. Очень все дорого и только на худых. Зато там вкусное мороженое. Для нас Марк заказывает «Шато». Официант настойчиво просит нас заказать аперитив. Я слышу, как Марк соглашается:

— О'кей. Ту дабл водка. Ноу айс. Ты будешь водку? — спрашивает он у Лауры.

Та скромно кивает. Я в водку не попадаю.

— Аперитив? — уточняет филиппинец.

— Да. Йес, — кивает Марк.

— Может, это, вино не надо? — спрашивает Лаура. — Я водочки, а?

— За тебя, Марк. Пусть все получится, — говорю я с надеждой войти в его годовой план. Мне нравится такая жизнь. Немного страшно. Но не скучно.

— «Пусть бегут неуклюже пешеходы по лужам», — затягивает захмелевшая Лаура. Это наша здравица. Филиппинец не удивлен. Может, правда жил в Москве?

— А кто такой салмон? — вдруг спрашивает Лаура Марка. — Что это он лепетал тут «салмон, салмон». Соломон?

— Это лосось. — Взгляд Марка мутнеет. Сейчас начнется ария раненого зверя. Лаура толкает меня под столом и шепчет:

— Ничего, бывает. Бог управит.

Марк втыкается в нее тяжелым черным взглядом:

— Что ты мелешь, от какого бога? Где ты его видела? В церкви на картинке? Сказки для дураков.

Лаура бледнеет, и ее огромный кулак с треском опускается на стол:

— Заткнись, поганец.

Мне становится смешно. Не перевелась в народе сила. Вера. И мораль. Как это будет по-русски?