Орлы и ангелы - Юли Цее Страница 16

Я знаю эту передачу, говорит водитель. Она называется «Беседы о мерзости мира».

Заткнись.

Затыкается, опускает спинку своего сиденья, кладет ноги на приборный щиток. Белые носки и сандалии. Судя по всему, он уже не боится меня.

Облокачиваюсь на перила. Провода над путями кажутся нитями гигантского паука, который, таща их за собой, перебирается по воздуху через весь город, — никем не замеченная, ленивая, может быть, даже зыбкая тень, которую парочка случайных ночных гуляк, подняв глаза, принимают за тучу — за тучу, мгновение спустя исчезнувшую и тут же забытую.

Нажатием кнопки подается освещение на циферблат моих электронных часов, замкнутое искусственное жидкокристаллическое пространство виртуальной стерильности. Часы эти называются «капитанским мостиком», из-за обилия всевозможных кнопок; это часы Джесси. Я осторожно снял их у нее с запястья, понимая, как отвратительна была бы ей мысль о том, что их похоронят вместе с нею — их, еще не умерших. Часы подарил ей я. Джесси любила повозиться с ними, наугад нажимая на кнопки и не понимая, как они функционируют. Она так и не научилась задавать время побудки или считывать число и месяц. Но их ежечасный бой, больше похожий на писк, неизменно восхищал ее, она отвечала: «Привет капитану!», и мне надлежало тоже приветствовать часы, чтобы не злить ее.

Однажды я подарил часы и матери — на день рождения. Она пришла в ужас, сказала, что это плохая примета. Когда тебе дарят часы, это означает, что твое время вышло. Я ее высмеял.

Полпервого.

Полдела сделано, говорит Клара. Сегодня я не показываю свой норов, как вы уже поняли. И душно. По меньшей мере здесь. Да и что вам вообще нужно от меня? Узнать, что за погода на улице? Сообщаю: непроглядная темень. Непроглядная темень примерно до пяти утра, потом начнет светать, а чуть позже настанет день. И духота — не в пример даже нынешней. По предварительным прогнозам.

Она делает слишком долгие паузы, слышно, как она выковыривает какую-то дрянь из зубов. Дышит она тяжело и шумно, как паровоз, прямо в микрофон.

Ладно, говорит она, до конца кое-как дотянем.

Задаюсь вопросом, за каким из освещенных окон она сидит. Будь у меня с собой бинокль, я сумел бы разглядеть хотя бы зеленую «аскону» на площади перед Домом радио. А может, и отыскать нужное окно. У меня хороший бинокль, маленький, но сильный, в руке он так и пляшет. Я уже четырнадцать лет таскаю его с собой на счастье как амулет, а вот сейчас, когда он понадобился, его нету.

Бинокль лежал на комодике перед зеркалом в прихожей одной из квартир, принадлежавших отцу Джесси. Дом стоял на площади Хоэнмаркт, в минуте ходу от площади Святого Стефана, и возвышался над соседними на целый этаж. Входную дверь здесь заменяли двустворчатые врата, изначально предназначенные для конных экипажей. Раскрывались они бесшумно; дистанционный пульт обитатели дома носили в брелке с ключами.

Мы поднялись по широким каменным ступеням, отделанным мрамором. На лестнице были массивные гранитные перила, и на площадку она устремлялась с откровенной неохотой, явно норовя развернуться и выпрямиться. С площадки мы попали на галерею, в дальнем конце которой находился небольшой современный лифт. И на нем поехали на последний этаж.

В прихожей я с отвращением увидел себя в зеркале, и мне захотелось немедленно принять душ. Джесси встала у меня за спиной. На ней была зеленая фетровая тиролька, низко надвинутая на лоб, — чтобы взглянуть на что-нибудь, ей приходилось откидывать голову. Бинокль она тут же прихватила, после чего взяла меня за подол рубахи и потянула вглубь помещения. В такт нашим шагам стучала по полу полированная прогулочная трость с резным набалдашником.

Мы пересекли квадратную гостиную, на середине которой лежал — и казался плотиком потерпевших кораблекрушение в открытом море — персидский ковер. Вдалеке маячили диван и пара кресел. Мы вышли на балкон; внешняя стена здесь оказалась чуть ли не метровой толщины. Мы очутились наверху, город лежал у наших ног.

Джесси передала мне трость, оперлась на перила, подпрыгнула и со второй попытки на них уселась. Когда ее тело качнулось вперед, в пустоту, я инстинктивно схватил ее за плечи, но она отмахнулась от меня, как от лезущего с назойливой лаской пса. Примерно полгода назад ей стукнуло четырнадцать.

Сдвинула тирольку на затылок, чтобы не мешал козырек, поднесла к глазам бинокль. Я бестолково вертел в руках трость.

Должно быть, твой отец любит охотиться, пробормотал я.

Она ответила нехотя и невнятно, ответила практически не размыкая стиснутых зубов и не шевеля губами.

Ясное дело, любит.

Указательным пальцем подкрутила колесико между окулярами, наводя на резкость. Из остающейся у нас за спиной комнаты донесся какой-то шум, я резко обернулся и увидел, что Шерша крадется вдоль стен, как пантера, настороженно всматриваясь в развешенные по ним картины. Он подергал за ручку одну из дверок шкафа и провел рукой по чехлу кресла-качалки.

Подай мне ружье, приказала мне Джесси.

Я не сразу понял, о чем она, и получил за свою тупость локтем. Подал ей трость, а она отдала мне бинокль.

Только не верти колесико, приказала.

Прижалась правой щекой к набалдашнику, сощурила глаз. Я наставил бинокль в указанном ею направлении и внезапно увидел купол церкви Святого Карла в такой близи, что поневоле отпрянул. Метаморфоза была и впрямь поразительна. Невооруженным глазом я видел лишь маленький медно-зеленый полукруг, похожий на половину стертой монеты, и этот полукруг терялся среди городских зданий, едва различимый за огромным и вычурным шпилем собора Святого Стефана на переднем плане. С помощью бинокля мне удалось высмотреть основание купола и стайку диких голубей, церемонно раскланивающихся друг перед дружкой на самом краю бездны.

Пли, крикнула Джесси.

И дернула трость, имитируя ружейную отдачу. Голуби взлетели в воздух. В бинокль мне было видно, как парят, постепенно снижаясь, несколько сизых перьев.

Ну что, рассмеявшись, воскликнула она, я попала? Скажи, я попала?

В проеме двери на балкон я увидел Шершу. Должно быть, он стоял там уже пару минут. В руке у него была граненая золотисто-коричневая бутылка, очевидно найденная в одном из здешних шкафов.

Ну и ну, раздраженно сказал он.

Его взгляд упал на Джесси, и она сразу же перестала смеяться и спрыгнула с перил. Забрала у меня бинокль и отнесла его вместе с тиролькой и тростью на место в прихожей. Я тут же представил себе, как хорошо было бы постоять с этой удивительной штуковиной на балконе одному, имея в распоряжении целый день и хороший запас «травки».

В конце концов я прихватил бинокль с собой. Наверняка отец Джесси не слишком расстроился, даже если заметил пропажу.

Клара уже управилась с двумя страдальцами, а я так и не понял, о чем у них шла речь. Никак не могу сосредоточиться. Нюхаю кокс, распылив порошок на поверхности карманного зеркальца, и мой мозг взмывает в те пределы, где кружат ласточки, охотясь на мух, и кружат мухи, охотясь на амеб. Таксист хохочет: судя по всему, Клара удачно сострила. Даже хлопает себя по ляжкам.