Она была такая хорошая - Филип Рот Страница 16

К концу такого осеннего дня он обычно вновь заворачивал к школе — посмотреть тренировку футбольной команды — и оставался там затемно, двигаясь вдоль кромки поля — туда и обратно — следом за игроками. Он придвигался так близко, что, когда судьи на линии приходили вместе, слышал отрывистое, резкое — хлоп! — особенно любимый им звук, и мог в упор рассмотреть гранитные ноги Тага Сигерсона, о которых говорили, что даже в самой гуще свалки они «не перестают сбивать масло». Пусть на нем повиснет хоть десяток парней, а старина Таг все равно продвинется на лишний дюйм, и, может, в конце игры этот-то дюйм все и решит. А то ему вдруг приходилось отбегать вместе с немногими зрителями, когда один из полузащитников несся прямо на них, так здорово разбрызгивая грязь, что по дороге домой Рой то и дело отыскивал комочки у себя в волосах. «Да, — думал он, разминая пальцами засохшую грязь, — ход у этого малого что надо».

А вот уж за кем действительно стоило специально последить поближе — до того он красиво все делал, — так это за Диким Биллом Эллиотом, знаменитым левым крайним. Целых три года Дикий Билл заставлял защитников, что называется, попотеть и был самым результативным краем со времен самого Бадда Бранна. За одну секунду он успевал сделать финт вправо, влево, срезать угол, сместиться к середине поля, принять прострел Бобби Рокстроу прямо на живот, потом — только плечом! — показав, что уходит вправо, неожиданно повернуться и дать свечу прямо в центральный круг, но тут Гарднер Дорси, главный тренер команды, давал свисток, и Билл мчался назад, загребая ногами, и по дороге еще успевал исподтишка отпасовать мяч в самую гущу свалки с криком: «Выше голову, ребятня!» И кто-нибудь рядом с Роем говорил: «Ну, старина Билл мог бы прямо внести мяч в ворота», с чем Рой был вполне согласен.

Над бейсбольным полем разносились звуки оркестра, репетирующего перед субботней игрой. «Оркестр, внимание… Приготовились!» — доносилось до него; это м-р Валерио кричал в мегафон, и, честно говоря, ему не бывало никогда так хорошо, как в те моменты, когда он слышал родную мелодию:

Идем играть

За Ли-бер-ти,

Не в первый раз

Нам по-бе-дить… —

и смотрел, как первая команда (три года не знавшая поражений!), сцепив руки, сбивается в кучу, а второй состав пытается разбить ее, и Бобби Рокстроу — эдакий паучок, — поднявшись на цыпочки, командует: «И раз, и два…», а потом, когда мяч взлетал вверх, поднимал голову и видел бледную матовую луну в темнеющем небе над школой.

К этому вечернему часу, к этой неповторимой поре жизни, к Америке, где все это возможно, он испытывал такое пронизывающее и высокое чувство, для которого есть только одно название — любовь.

В ту осень одной из звезд футбольной команды был Джой Витстоун — Джой Башмак, стремительный полузащитник (сто ярдов он пробегал за 9,9) и величайший бомбардир в истории школы, а некоторые говорили, и в истории штата. С лета Джой встречался с кузиной Роя, Элли, и субботними вечерами, когда Рой с Джулианом разговаривали или потягивали пиво, он заходил за Элли и брал ее с собой на праздник в честь очередной победы команды Либерти-Сентра. Пока Принцесса Сауэрби, как называл ее Джулиан, решала, какое платье надеть, Джой присаживался к мужчинам. Сперва Рой просто не представлял, о чем с ним говорить. Он и раньше-то старался не иметь дела ни со школьными спортсменами, ни вообще с какой-нибудь постоянной компанией. В компании личность растворяется, а Рою это не по нутру, он слишком индивидуалист. Не одиночка, а индивидуалист — тут большущая разница.

Но Джой Витстоун оказался вовсе не таким, как воображал Рой. Можно было предположить, что при его внешности и славе он будет таким же самодовольным всезнайкой, как Дикий Билл Эллиот (который мог дальше всех плюнуть в проходе кинотеатра Уиннисоу, во всяком случае, так Рою рассказывали). Но Джой был почтителен и любезен с семейством Сауэрби, да и с Роем тоже. Мало-помалу Рой стал понимать, почему Джой тихо сидит в пальто и только кивает головой на его слова: оказывается, он не только не задирает нос, а попросту тушуется перед ним. Джой, может, и был величайшим нападающим в истории штата, ну, а он зато успел отбарабанить шестнадцать месяцев на Алеутских островах — дальше одно только Берингово море, а там уж сама Россия. И Джою это было прекрасно известно. В одну из таких суббот, увидев Элли, вприпрыжку спускавшуюся по ступенькам, Джой вскочил на ноги, и тут Рою стало ясно, что прославленный Джой Башмак, у которого, можно сказать, в кармане полдюжины университетских стипендий, был на поверку семнадцатилетним ребенком — таким же, как Элли. А Рою уже стукнуло двадцать, и он бывший джи-ай…

Очень скоро Рой стал слышать, как он изрекает что-нибудь вроде: «А они здорово заставили тебя побегать, Джой», или: «Как лодыжка Барта?», или: «Сильно повредили ребро малышу Гуарделло?» И теперь уже Элли приходилось терпеть, пока мужчины закончат обсуждать, надо ли Дорси перевести Сигерсона в первый состав, слишком ли легок Бобби Рокстроу для студенческой команды, пушечный у него удар или нет и стоит ли Дикому Биллу податься в команду Мичиганского университета, у которой репутация будь здоров, или в Канзас, где уж что-что, а он будет заниматься с тренером, любящим, как говорится, зафитилить мяч в воздух.

Посмотрев тренировку, Рой обычно мчался к воротам, чтобы подоспеть к тому моменту, когда Джой шагнет своим пятидесятым размером между стойками ворот.

— Как дела, Джой?

— А, привет, Рой.

— Ножки в порядке?

— Кажется, еще держат.

— Ну давай!

Разговор происходил в том же конце поля, где занимались чир-лидеры — дирижеры болельщиков. И после прощального: «До скорого, Рой». — «Пока, старик» — Рой застегивал куртку, поднимал воротник, откидывался на локти и, вытянув ноги через три ряда скамеек, торчал там еще несколько минут, и, улыбаясь, наблюдал, как чир-лидеры проходят свой ох какой важный репертуар.

— Все разом «ЛИ»…

— ЛИ, — насмешливо повторит Рой, не боясь, что его услышат.

— Все разом «ВЕР»…

Последние четыре школьных года Рой был тайно влюблен в Джинджер Донелли, ставшую главным чир-лидером еще в младших классах. Встречая ее в холле, он чувствовал, что у него выступает испарина на верхней губе — совсем как в классе, когда его вызывали отвечать, а он даже не слышал вопроса. Правда, они никогда и словом не перекинулись, и такого случая могло вообще не представиться. Но фигура у нее была — закачаешься, и, как тут ни крути, не заметить этого невозможно. По ночам он вспоминал, как она перегибалась назад, приводя в движение болельщиков Либерти-Сентра, и просто задыхался от возбуждения. Когда Джинджер касалась земли, а потом проходила колесом вдоль линии поля, все в ней играло, и тут каждый начинал вопить и поддерживать свою команду, а Рой боялся пошевелиться, чтобы никто не заметил, что с ним творится. И это было прямо до смеха ни к чему — ведь она не то, что другие. Все считали, что она ни с кем даже не целовалась, и потом Джинджер была католичкой, а они и обнять себя в кино не разрешают, пока не поженишься или, на худой конец, не обручишься. А может, это и сказки. Другим всего-то и надо было пообещать, что женишься сразу после школы, и, как говорится, они с ходу «раскладывались» в первое свидание.