Новые волны - Кевин Нгуен Страница 16

На Марго написали несколько жалоб в отдел кадров за срыв совещания. Некоторые сочли ее тон неуважительным и враждебным, другие заявляли, что ее поведение было агрессивным, особенно по отношению к белым людям в офисе. После того как Марго наконец отпустили, само событие нигде не упоминали. Словно ничего и не было, кроме «припадка» Марго на рабочем месте.

– Может, так оно и было, – сказала она. – Ничего ведь теперь не докажешь.

Так выглядит расизм на работе. Его можно почувствовать всем своим естеством – головой, сердцем, нутром, – но никогда не сможешь доказать. И даже это не самое худшее. В баре, всего за несколько часов до того, как мы пошли воровать пользовательские данные «Нимбуса», Марго признала, что сыграла им на руку. Она расстроилась, решила высказаться и внезапно стала той, кого в ее лице всегда ожидали увидеть белые мужчины, – злобной черной женщиной.

– А что было делать? – задавалась вопросом Марго. – Вообще ничего не говорить?

Я не понимал, почему она спрашивает меня. Не существовало вселенной, в которой я знал бы ответ.

Я часто ходил в кино один. В Нью-Йорке легко быть одному, ведь тут так много людей. Сидишь в темном зале пару часов с незнакомцами. К тому же чем дольше я оставался в квартире, тем больше меня соблазнял ноутбук Марго.

Как и многие здания в городе, кинокомплексы на Манхэттене построены вертикально. План кинотеатра напоминает лабиринт эскалаторов. Легко купить один билет и провести остаток дня, заглядывая на показы других фильмов. Но оказывается, если смотреть по три-четыре картины за выходные, увидишь почти все, что идет в кино, даже в городе, в котором показывают все фильмы. Так что я начал их пересматривать. Не потому даже, что они мне нравились. Главное, пока я смотрел фильм, мог больше ни о чем не думать.

У меня мало что происходило на выходных, и я начал проводить в мультиплексе весь день. Как-то в субботу, проснувшись рано и не сумев снова заснуть, я направился прямиком в кино. Пришел в девять утра, за час до первого сеанса. Просто ждал снаружи, пока не впустили. Первым в программе стоял детский мультфильм, он меня не интересовал, но я все равно его посмотрел. Спустя полтора часа я прошмыгнул на историческую драму – я видел ее дважды, – а потом на новый боевик, который не видел, но уже пропустил первые полчаса. Когда он закончился, я обнаружил, что следом снова прокрутят его же, отсидел пропущенные тридцать минут и остался до конца. И опять я слонялся от зала к залу, пока не осталось сеансов. Вышел из здания в темноту. Поехал домой, а наутро повторил все заново.

Первый день в кино достаточно меня отвлек. Но на второй день я покинул кинотеатр с новым ощущением пустоты. Возможно, я просто был голоден, питаясь одним попкорном. Путь в подземке до дома, из Мидтауна до Астории, долог, а было уже за полночь. Все греческие рестораны закрыты. Я брел мимо малоэтажек. Большинство зданий в Астории относились к «довоенным» – этот термин я всегда находил странным, будто события происходили только до или после войны, единственной за всю историю человечества.

Придя домой, сразу заказал индийскую еду, которой с избытком хватило бы на двоих, решив проявить вежливость и угостить соседа. Но где-то в промежутке между заказом и доставкой он ушел. Я был благодарен за одиночество, хотя и не понимал почему, ведь я и так был один. Я не общался ни с кем уже много дней. И я съел все сам.

Причина, по которой люди не объедаются индийской едой навынос поздно ночью, – никто не хочет проснуться в четыре утра с ощущением, будто твой кишечник вот-вот разверзнется прямо в постели. Я бросился в туалет – к счастью, вовремя. Мне не хватило времени опустить стульчак, так что я неудобно устроился на краю унитаза, пытаясь не вспоминать, как давно я его чистил.

Я вернулся в постель, но не мог заснуть. Было темно, до рассвета оставалась еще пара часов. В квартире никогда не бывало комфортной температуры. В ней всегда стояла жара, даже зимой. Отопление контролировал комендант, который просто включал его на полную мощность, превращая все здание в липкую, влажную баню. Но летом было еще хуже. Я не накопил денег на кондиционер и каждую ночь лежал в кровати в поту. Ворочался. Таращился в телефон. Пытался натянуть одеяло на голову.

И раз уж я мучился от жары, ощущая, как калории испаряются с моего тела, можно было сделать еще одну мучительную вещь, которую я все откладывал. В темноте я отыскал ноутбук Марго. Нащупал его на столе – гладкие твердые края впились в мои ладони. Открыл крышку, синий свет зажегся почти как в мультфильмах, когда устрица раскрывает створки, чтобы показать то, что зреет в ней.

Компьютер снова запросил логин. Пароль Марго горел в моей памяти. Я осторожно напечатал M4v15B34c0n и нажал ENTER. Много недель я раскаивался, что забрал ноутбук Марго против воли Луизы. Но она дала мне задание – деактивировать профиль Марго, и это меньшее, что я мог для нее сделать. Я открыл браузер и начал набирать фейсбук, но ввел лишь «f» и «а», а браузер дополнил адрес, предложив вместо этого вебсайт под названием «Фантастическая планета».

Я исправил на фейсбук, снова ввел M4v15B34c0n, сработало – и внезапно увидел ее профиль. У нее было два десятка непрочитанных сообщений. Вошел в ее мессенджер.

Это оказались не старые, проигнорированные сообщения. Все отправлены за последние недели. Отправителей я не знал, но сообщения были почти одинаковые. Что-то вроде «Я очень по тебе скучаю, но знаю, что Господь теперь заботится о тебе». Смешные истории про Марго. Писали родственники, университетские знакомые. Никто из них не присутствовал на похоронах, насколько я мог судить.

Я не понимал, зачем кому-то писать Марго после ее смерти. Это выглядело странно показушным, только вот на деле было совершенно – насколько они знали – интимным. Послания оставили во мне чувство опустошенности, хотя, возможно, виной тому освободившееся после двух порций индийской еды место в желудке.

Одно сообщение привлекло мое внимание. Снова незнакомое имя. Белый парень, из типичного «университетского братства». Я предположил, что они с Марго вместе учились в колледже. На фото профиля он пил пиво на яхте, глаза скрыты темными очками, вид его выражал в равной степени высокомерие и самодовольство – плохой типаж белого парня, человек, с которым Марго ни за что не подружилась бы.

В послании написано: «Ты всегда была стервой, но я буду скучать».

Какого черта? Какое утешение получал этот человек, называя Марго стервой после ее смерти? Я уже хотел ответить ему, что он козел. Тревожный знак, когда призрак посылает вас к черту. Может, послание было какой-то шуткой для своих. Может, парень был настолько близок к Марго, что мог называть ее стервой? Я не хотел думать об этом. Удалил сообщение.

Я тянул время.