Признание Лусиу - Мариу де Са-Карнейру Страница 16

* * *

Схватка со страхами, с которыми мне теперь приходилось бороться, чтобы она не заподозрила моё отвращение, отвращение, о котором я уже говорил и подчёркивал, только исказила мои желания, усилив их…

Теперь я угодил в ловушку её обнажённого тела, как если бы бросился в пропасть, пронизанную тенями, звенящую огнём и лезвиями кинжалов – или, как если бы выпил быстро проникающий яд вечного проклятья из золотой чаши – геральдической, родовой…

Я стал бояться, что однажды смогу задушить её – и мой мозг, склонный порой к приступам сумбурного мистицизма, тут же в горячке решил: не была ли эта фантастическая женщина просто демоном, демоном моего искупления в другой жизни, в которую я уже погрузился?

И дни полетели…

* * *

Как бы я ни старался свести все свои мучения к нашему общему обману, нашему преступлению – я не мог обмануть себя. Я ни о чём не сожалел; я не мог ни о чём сожалеть… Всё это было химерой!

Но время шло, и я, силясь понять, так долго размышлял о всех этих странностях, что, в конце концов, как бы и приспособился к ним, сжился с ними. И ко мне вернулось спокойствие.

* * *

Этот новый период затишья был тоже недолгим. Перед лицом тайны нельзя оставаться спокойным – и я быстро вспомнил, что до сих пор ничего не знаю о женщине, с которой сближался каждый вечер.

В самых интимных беседах, в самых безумных объятиях она всегда была всё тем же сфинксом. Она ни разу не доверилась мне – и продолжала оставаться той, у которой не было ни одного воспоминания.

Позже, присмотревшись получше, я понял, что не только о её прошлом я ничего не знаю; я также сомневаюсь в её настоящем. Что делала Марта в те часы, когда мы не были вместе? Невероятно! Она никогда не рассказывала мне об этом; даже не упоминала ни малейшего случая, ни одного из тех пустяков, о которых все женщины, о которых все мы спешим рассказать, рассказываем машинально, даже самые сдержанные из нас …Да, действительно, как будто она не жила, когда была далеко от меня…

Как только эта мысль пришла мне в голову, я сразу обнаружил ещё один странный факт.

Марта, как будто и не жила вдали от меня. Ведь, когда её не было рядом, у меня не оставалось ничего материального, чем бы я мог подтвердить её существование: ни письма, ни вуали, ни засохшего цветка, ни портрета, ни пряди волос. Только её духи, аромат которых пропитал мою постель и мягко обволакивал меня самого. Но духи – это нереальность. Поэтому, как и раньше, меня охватывало то же желание видеть её, чтобы она была рядом со мной, чтобы быть уверенным, что, по крайней мере, она существует.

Вызывая в памяти её образ, я никогда не мог его разглядеть. Черты её лица рассеивались, как ускользают от нас черты пригрезившихся персонажей. А иногда, желая насильно сохранить её образ, единственное, что мне удавалось, это визуализировать черты лица Рикарду. Конечно, ведь поэт был близок к ней.

Да! мой разум, без сомнения, крепок, раз он сопротивляется водовороту, который засасывает его…

(Замечу в скобках, что эти поистине навязчивые идеи, которое я описываю, не присутствовали постоянно в моём сознании. На несколько недель они полностью исчезали, и даже в те периоды, когда они вновь налетали, у меня сохранялись и просветления, и помутнения).

Наряду с тем, что я уже изложил, – а это была самая жуткая из моих пыток, – меня стали беспокоить другие мелочи, предательские пустяки. Приведу один любопытный эпизод, который, хотя и не очень важный, заслуживает упоминания.

Несмотря на то, что мы с Рикарду были большими друзьями, близкими друзьями, мы не обращались друг к другу на «ты». Причина, без сомнения была в том, что наше общение началось относительно поздно – мы не были товарищами в детстве. Впрочем, мы даже не обращали на это внимания.

Теперь же иногда я обнаруживал, что внезапно обращаюсь к своему другу на «ты». В первый раз я немедленно поправился, покраснев, как будто совершил бестактность. Но это стало повторяться так часто, что однажды вечером поэт как бы невзначай заметил:

– Дружище, перестань запинаться, тушеваться, краснеть как помидор, когда по ошибке говоришь мне «ты». Для нас с тобой это просто смешно. Вот что, решено: с сегодняшнего дня покончим с «Вы». Да здравствует «ты»! Так гораздо естественнее…

Так и произошло. Однако в первые несколько дней я не знал, как избавиться от некоего смущения, вызванного использованием нового обращения – обращения, которое мне было разрешено употреблять.

Рикарду, обращаясь к Марте, не раз поддевал меня:

– У нашего Лусиу всегда найдутся какие-то причуды… Ты не замечаешь? Он напоминает кисейную барышню… невинную овечку… Такой чудак!…

Однако у этого смущения была причина, и причина, кстати, непростая.

В наших откровенных беседах, во время близости, мы с Мартой говорили друг другу «ты».

Поэтому, зная, что я бываю очень рассеянным, я боялся, что однажды, на глазах у Рикарду, я ошибусь и обращусь к Марте на «ты».

Этот страх в конце концов превратился в навязчивую идею, и именно по этой причине – из-за избытка внимания – однажды у меня начались внезапные обмолвки. Однако, в такие моменты я обнаруживал, что обращаюсь на «ты» не к Марте, а к Рикарду.

И хотя позже мы решили использовать это обращение, моё смущение продолжалось несколько дней, до тех пор, пока Рикарду наивно, доверительно не потребовал, чтобы я и Марта называли друг друга на «ты».

* * *

Мои любовные встречи с Мартой проходили всегда у меня дома, после обеда.

Разумеется, она никогда не хотела отдаться мне в своём доме. У себя дома она только позволяла мне кусать её губы и разрешала серебряные соблазны.

Я даже восхищался очевидной лёгкостью, с которой Марта встречалась со мной каждый день в одно и то же время, задерживаясь надолго.

Однажды я посоветовал ей соблюдать осторожность. Она рассмеялась. Я попросил у неё объяснений: почему её долгое отсутствие не выглядит странным, как она всегда приходит ко мне спокойная, уверенно идёт по улице, никогда не смотрит на часы… И тогда она расхохоталась, впилась мне в губы… убежала…

Никогда больше я не спрашивал её об этом. Дурным тоном было бы настаивать.

Однако это был ещё один секрет, который, присоединившись к моей одержимости, только распалял её…

В общем, неосторожность Марты не знала границ.

В своём доме она целовала меня при распахнутых дверях, не думая, что нас мог застать кто-то из слуг, или даже сам Рикарду, который очень часто внезапно выходил из своего кабинета. Да, у неё никогда не было таких страхов. Как будто с нами этого не могло случиться – как будто мы и не целовались…

* * *

На самом деле, если кто и выглядел абсолютно уверенным, так это поэт. Стоило только взглянуть на Рикарду, чтобы убедиться, что никакие заботы его не тревожат. Я никогда не видел его таким довольным, в таком хорошем расположении духа.