Город из пара - Карлос Руис Сафон Страница 16

– Значит, вы думаете, что моя пьеса не может никого заинтересовать…

– Я этого не говорил. Я знаю, кто может ею заинтересоваться.

У Сервантеса сильнее забилось сердце.

– Как предсказуем голод, – вздохнул Леонелло.

– Голод, в отличие от испанцев, не горд, зато терпелив на удивление! – воскликнул Сервантес.

– Вот видите! У вас есть кое-какая техника. Вы умеете повернуть фразу и построить драматический диалог. Заметно, что вы начинающий, но знавал я невежд, поставивших свои пьесы, однако не умеющих даже организовать уход за кулисы…

– Стало быть, вы поможете мне, дон Леонелло? Я могу все исправить, я быстро учусь.

– Не сомневаюсь.

Леонелло глядел на него в нерешительности.

– Что угодно, ваша светлость. Умоляю вас…

– Есть нечто, способное заинтересовать вас. Но дело, скажем так, рискованное.

– Риск меня не страшит. Не больше, чем нищета, по крайней мере.

– В таком случае мне знаком один кабальеро, с которым мы заключили соглашение. Когда мне встречается на пути многообещающий юноша с определенным потенциалом вроде вас, я его отправляю к нему, а он благодарит меня. В своей манере.

– Я весь внимание.

– Вот что меня беспокоит… Дело в том, что означенный кабальеро проездом в городе.

– Этот кабальеро – театральный импресарио, как ваша светлость?

– Скажем так, нечто похожее. Он – издатель.

– Это еще лучше…

– Вам решать. У него есть отделения в Париже, Риме и Лондоне, и он постоянно ищет таланты особого типа. Вроде вашего.

– Премного вам благодарен за…

– Пойдите к нему и скажите, что я вас послал. Но поторопитесь. Он приехал в наш город на несколько дней.

Леонелло записал на листке бумаги:

«Андреас Корелли

Печатня Света».

– Вы найдете его вечером на вилле «Боргезе».

– Полагаете, его заинтересует моя пьеса?

Леонелло загадочно улыбнулся:

– Удачи, Сервантес.

Когда начало смеркаться, Сервантес облачился в единственный чистый костюм, какой у него оставался, и направился на виллу «Боргезе», окруженную садами и каналами, расположенную неподалеку от дворца дона Ансельмо Джордано. Вышколенный слуга встретил его у подножия лестницы и объявил, что его ждут, и Андреас Корелли вскоре примет его в одном из салонов. Сервантес подумал, что, наверное, Леонелло добрее, чем кажется на первый взгляд, раз послал своему другу-издателю рекомендательную записку. Слуга привел Сервантеса в большую библиотеку, погруженную в полумрак; только пламя, пылавшее в камине, согревало ее, отбрасывая янтарные отблески на нескончаемые ряды книг. Два внушительных кресла стояли напротив камина, и Сервантес после недолгого колебания сел в одно из них. Гипнотический танец огня и его горячее дыхание заворожили его. Через пару минут он заметил, что уже не один. Высокая, угловатая фигура появилась в другом кресле. Человек был весь в черном, лишь на лацкане выделялся серебряный ангел, точно такой, какого Сервантес видел этим вечером у Леонелло. Прежде всего он обратил внимание на руки – крупные, с длинными, тонкими пальцами. Затем его привлекли глаза. Два зеркала, в которых отражалось пламя и его собственное лицо, они никогда не моргали, а зрачки в них меняли форму, хотя ни единый мускул лица не двигался.

– Добрый Леонелло поведал мне, что вы – человек большого таланта, но с малыми средствами.

Сервантес сглотнул.

– Пусть вас не беспокоит мой внешний облик, сеньор Сервантес. Видимость не всегда обманывает, но часто ошеломляет.

Сервантес молча кивнул. Корелли улыбнулся, не разжимая губ.

– Вы принесли мне пьесу. Я не ошибся?

Сервантес протянул рукопись и заметил, что Корелли усмехнулся, прочитав заглавие.

– Это начальная версия, – робко произнес Сервантес.

– Уже нет, – сказал Корелли, перелистывая страницы.

Сервантес наблюдал, как издатель невозмутимо читает, иногда улыбаясь, а порой в изумлении поднимая брови. Бокал и бутылка с жидкостью изысканного цвета будто сами собой появились на столе, стоявшем между двумя креслами.

– Угощайтесь, Сервантес. Не буквами едиными прозябает человек.

Сервантес налил вина в бокал и поднес к губам. Сладкий, пьянящий аромат достиг нёба. Он выпил вино в три глотка, и ему неудержимо захотелось налить себе еще.

– Не стесняйтесь, друг мой. Бокал без вина – оскорбление жизни.

Вскоре Сервантес потерял счет бокалам, которые смаковал. Его стало клонить в благодатный, освежающий сон, и он смотрел сквозь прикрытые веки, как Корелли читает рукопись. Колокола вдали прозвонили полночь. Потом опустился занавес глубокого забытья, и Сервантес погрузился в безмолвие.

Когда он снова открыл глаза, силуэт Корелли выделялся на фоне пламени. Издатель стоял спиной к огню, держа рукопись. Ощущая легкую тошноту и сладковатый привкус вина в горле, Сервантес спросил себя, сколько времени могло пройти.

– Когда-нибудь вы напишете шедевр, Сервантес, – изрек Корелли. – Но это – не шедевр.

Не говоря более ни слова, издатель швырнул рукопись в огонь. Сервантес бросился к камину, но жар остановил его. Он наблюдал, как плод его трудов сгорает безвозвратно, как по чернильным строкам пробегают голубоватые огоньки, и белые струи дыма извиваются между страниц, словно змейки из пороха. В отчаянии Сервантес рухнул на колени, а когда обернулся к Корелли, увидел, что издатель с жалостью смотрит на него.

– Иногда писателю нужно сжечь тысячу страниц, прежде чем получится одна, достойная его подписи. Вы только-только начали. Ваше творение ждет вас на пороге зрелости.

– Вы не имели права так поступить!

Корелли с улыбкой протянул ему руку, желая помочь подняться. Сервантес не без колебаний принял помощь.

– Я хочу, друг мой, чтобы вы написали кое-что для меня. Не спеша. Пусть это займет годы, и точно, займет. Больше, чем вы можете предположить. Кое-что, согласное с вашими амбициями и желаниями.

– Что вы знаете о моих желаниях?

– Как все начинающие поэты, вы, Сервантес, открытая книга. Поэтому, хотя ваш «Поэт в аду» мне представляется детской игрой, сыпью, которая должна пройти, я собираюсь сделать вам предложение. Напишите книгу, достойную вас и меня.

– Вы сожгли то, что я смог написать за месяцы работы.

– И оказал вам услугу. Теперь скажите, положа руку на сердце, думаете ли вы, что я неправ?

Не сразу, но Сервантес кивнул.

– И объясните мне, ошибаюсь ли я, утверждая, что в глубине вашего сердца таится надежда создать творение, которое затмит всех ваших соперников и заставит потускнеть имя некоего Лопе и его плодовитый ум.