Ртуть - Амели Нотомб Страница 16

– Не забывайтесь, мадемуазель. Вы чересчур осмелели.

– Можете меня наказать.

– Смотрите, я поймаю вас на слове.

– Вам же будет хуже, если придется меня убить, Хэзел сойдет с ума.

– Не обязательно убивать.

– Что вы имеете в виду?

– Призовите на помощь воображение. Следующей подобной выходки я не спущу.

Франсуаза Шавен провела ночь за чтением «Пармской обители». К ее несказанному удивлению, роман ей очень понравился. Она дочитала его к шести утра.

После обеда люди Лонкура отвели ее в комнату.

У девушки был несчастный вид.

– Не вам, а мне следовало бы дуться. Вчера вы обошлись со мной, как со служанкой, – сказала ей Франсуаза.

– Простите меня. Я знаю, со мной бывает нелегко. Понимаете, сегодня двадцать девятое марта. Через два дня мой день рождения, и я умираю от страха.

– Нет ничего страшного в том, что вам исполняется двадцать три года.

– Речь не об этом. Капитан себя не помнит от радости, что нам исполнится сто лет на двоих. У стариков бывает такая блажь, им вечно чудится символика в цифрах А я боюсь, что он захочет определенным образом отпраздновать эту дату, если вы понимаете, что я имею в виду.

Медсестра сочла благоразумным переменить тему разговора:

– Вы мне не поверите: я закончила «Пармскую обитель». Я читала всю ночь.

– И вам понравилось?

– Не то слово.

Последовали долгие расспросы: «А вам понравилось, как…», «А как вам нравится тот момент, когда…». Поскольку «Пармская обитель» – книга длинная, возник даже спор.

– Конечно же, Фабрицио и Клелия просто дураки. Сансеверина и граф Моска – вот кто настоящие герои романа, это всеми признано. Но сцена в тюрьме до того хороша, что юным олухам можно все простить, – высказалась Хэзел.

– Это когда Фабрицио смотрит на нее сквозь щелки своей камеры?

– Нет. Когда его вторично сажают в тюрьму и она приходит, чтобы отдать ему свою девственность.

– О чем это вы?

– Вы прочли книгу или нет?

– Я поняла, какую сцену вы имеете в виду, но ведь нигде не сказано, что между ними была близость.

– Черным по белому это не написано. Тем не менее, в этом нет никаких сомнений.

– Тогда как же вы объясните, что у меня не возникло такого впечатления, когда я читала это место?

– Вы, может быть, читали невнимательно?

– Мы ведь говорим о сцене, когда Клелия приходит в камеру к Фабрицио, чтобы не дать ему съесть отравленную пищу?

– Да. Вот что сказано в тексте: «…Фабрицио не миг бороться с движением чувств, почти безотчетным. Он не встретил никакого сопротивления». Оцените, с каким искусством написана эта последняя фраза.

– Вы знаете книгу наизусть?

– Прочитав ее шестьдесят четыре раза, немудрено. Особенно этот пассаж: на мой взгляд он представляет собой лучший во всей литературе пример письма между строк.

– А я нахожу, что только извращенный ум мог что-то прочесть между строк в этой сцене.

– У меня извращенный ум? – воскликнула девушка.

– Надо и впрямь быть испорченной, чтобы узреть с этой фразе намек на лишение невинности.

– Надо и впрямь быть ханжой, чтобы его не узреть.

– Ханжой – нет. Медсестрой – да. Так девиц не дефлорируют.

– А вы знаток в этих делах, Франсуаза? – усмехнулась Хэзел.

– Я просто разбираюсь в жизни.

– Мы говорим не о жизни, а о литературе.

– Вот именно. В тексте сказано: «движением чувств, почти безотчетным». Безотчетным движением девственности не лишают.

– Почему же?

– Во-первых, я не назвала бы это движением.

– Это литота.

– Лишить девушку невинности посредством литоты – по-моему, это чересчур.

– А по-моему, прелестно.

– Кроме того, если даже допустить, что вы правы, это движение никак не могло быть безотчетным.

– Почему нет?

– Он страдал по ней на протяжении не одной сотни страниц. После этого он уж никак не взял бы ее безотчетно!

– Это не надо понимать так, что все произошло случайно или что он ее не хотел. Это значит, что страсть охватила его и он не владел собой.

– Больше всего меня покоробило это «почти».

– А должно было бы скорее утешить: ведь «почти» смягчает то самое «безотчетное», которое вам так не нравится.

– Наоборот. Если речь идет о дефлорации, «почти» никуда не годится. В этом слове есть нечто бесстыдное, и это делает ваше истолкование неправдоподобным.

– Можно бесстыдно лишить невинности.

– Нет, когда речь идет о безумно влюбленном.

– Не ожидала, Франсуаза, что вы окажетесь такой романтичной, – сказала девушка с лукавой улыбкой. – Помнится, я слышала от вас более чем прагматичные рассуждения о сексе.

– Вот именно: как, по-вашему, он мог делать свое дело в камере, на уголке стола?

– Технически это возможно.

– Только не с девственницей-недотрогой!

– Не такая уж она, по-моему, недотрога. Если хотите знать мое мнение, она для того и пришла, что бы отдаться Фабрицио.

– Как-то не вяжется с характером этой кривляки. Но вернемся к технике: вы представляете себе женское исподнее того времени? При том, каким оно было, у мужчин ничего не вышло бы без содействия женщины. Неужели вы думаете, что Клелия, расставаясь с невинностью, сама этому способствовала?

– Девушки проявляют порой неожиданную смелость.

– Вы говорите по собственному опыту?

– Не будем менять тему. Фабрицио – пылкий юный итальянец, герой одного из величайших романов прошлого века. Он без ума от любви к Клелии, и после бесконечно долгого ожидания ему, наконец, выпадает счастье остаться с любимой наедине. Если он не воспользовался случаем, то он просто размазня!

– Я же не говорю, что он к ней вовсе не прикасался, я говорю, что делал он с ней не это.

– Да? А что же, интересно узнать?

– Слово «движение» в моем понимании скорее предполагает ласку.

– Что же он ласкал? Выражайтесь яснее.

– Ну, не знаю… Может быть, грудь.

– Немногим же он довольствуется, ваш красавчик. Надо быть совсем бесчувственным чурбаном, чтобы не захотеть большего.

– «Мой красавчик»? Вы так говорите, будто я автор. Я лишь комментирую написанное.

– Вздор. Великие книги потому и великие, что каждый читатель становится их автором. Вы прочитываете их так, как вам хочется. А хочется вам совсем немногого.