Человек с фасеточными глазами - У Мин-и Страница 16

«Cедьмой Сисúд» на побережье знали почти все, и в этом, безусловно, была заслуга Хафáй. Хафáй не была красавицей? Судить так было бы неправильно, можно лишь сказать, что за эти годы она и вправду чуток поправилась. Но если еще точнее, малость располневшая Хафáй по-прежнему блистала в определенные моменты, вот только обычным людям не слишком легко было это увидеть.

По правде говоря, хотя Хафáй и готовила довольно оригинально – она всегда готовила привычные для кухни амúс ^[15] блюда из диких овощей, – кто-то любил ее стряпню, а кто-то был о ней невысокого мнения. Но в том, что касается вина, разногласий не возникало. Неужели у кого-нибудь язык повернется сказать, что вино, которое делает Хафáй, скверное? Приезжающие в эти места туристы покупают только просяное вино или сливовое вино… но ведь его разливают в разноцветные высокие бутылки, упакованные в красивые коробочки. Если спросить Хафáй, она скажет, что никакое это не просяное вино, а какие-то шоколадные подарочные наборы. Если же поинтересоваться у посетителей «Седьмого Сисúда», они ответят, что это никакое не просяное вино, а обезьянья моча. Просяное вино надо разливать в кувшин, а пить из пиалы, из которой только что ел. А какое же это просяное вино, если его так упаковывают? Просяное вино в «Седьмом Сисúде» отличается сладким ароматом, в нем плавает неотфильтрованный осадок, пьется оно приятно и имеет сильное послевкусие, и безыскусственно-простое, и стремительно-резкое. Когда пьешь это вино, оно как будто греет и освещает все внутри.

Кроме просяного вина, в «Седьмом Сисúде» есть еще одна прелесть – его окна, или, вернее, его море. Дом стоит на участке умáх (невозделанная земля у моря), выстроен он из бамбука, который срубили в окрестных горах, ветвей лагерстремии, тайваньской магнолии и камней. Со всех четырех сторон в доме есть окна, и практически из любого окна с разных углов видны непреклонные волны Тихого океана. Интерьер украшают в основном произведения, подаренные художниками из соседних селений. Правда, если спросить у Хафáй, какой художник их создал, то она скажет: «Вот еще, художники! Набили животы, а потом от нечего делать понаделали разных вещей. Некоторые так вообще, поели и не заплатили, только оставили что-то в залог. Тоже мне, художники!»

Столы в «Седьмом Сисúде» изрезаны автографами и комментариями посетителей, а еще стихотворениями посредственных поэтов. Есть страшно вульгарные, есть более-менее ничего, а есть такие, что взглянешь, и сразу ясно – плагиат. Но вот что необычно: на каждом столе обязательно стоит блюдце с бетельными орехами. Если никто их не ест, то Хафáй и не меняет, поэтому лучше просто так не хватать со стола бетельные орешки.

При всем при этом рядовые клиенты, возможно, не найдут здесь вообще ничего особенного, но отчего-то, когда Хафáй проходит то туда, то сюда, ее слегка располневшая фигура придает этому месту некое удивительное очарование. Даже тончайший слой морского песка на немытом, за редким исключением, полу, дает почувствовать себя легко. Завсегдатаи, попивая винцо, обращаются к Хафáй с монологами о собственной жизни, видя в этом прямо какой-то целительный ритуал. Самое большое удовольствие от ничем не обязывающей беседы с Хафáй в том, что она никогда не осуждает, если подвыпившие посетители вдруг принимаются рассказывать о своих печалях, она никогда не вмешивается и не советует, но глаза под длинными ресницами дают каждому почувствовать, что Хафáй лучше других понимает его собственную печаль.

По правде сказать, всем кажется просто невероятным, что Хафáй одна на своем горбу тянет это заведение. Будто бы по вечерам на кухне, когда никто не видит, со всеми хлопотами ей помогают волшебные человечки.

А бывает, выслушав жалобы или невнятное бормотание посетителя, Хафáй начинает петь. Как это ни странно, петь Хафáй может чуть ли не на любом языке, хотя она не умеет говорить ни по-тайваньски, ни по-английски. Никто не спрашивал ее, откуда она знает эти песни, где научилась, потому что очень мало кто действительно помнит, что за песню пела Хафáй. Сам голос несет песню, глубоко проникая в душу слушающего. Голос ее превращается в семена, летящие на ветру, и вот ты и сам не знаешь, как они упали на дно твоей души. Некоторые, вернувшись в Тайбэй, садятся в метро, и вдруг слышат голос Хафáй, раздающийся в собственной голове сквозь шум поезда. И тогда ты видишь в вагоне метро человека, глядящего в окошко и роняющего слезы. Правда, Хафáй совсем не любит петь песни, и если ты захочешь заказать песню или сядешь за барную стойку и скажешь: «Хафáй, спой что-нибудь!» – то она ответит: «Я тебе дам сто долларов ^[16], вот ты мне и спой песенку, а я послушаю!» И все те посетители, которые просили Хафáй что-нибудь спеть, впоследствии уже никогда не слышали ее песен.

Контингент в «Седьмом Сисúде» самый обыкновенный: друзья из соседнего селения, постояльцы ближайших гестхаусов, а еще студенты и профессора из университета Д. Хафáй знала в лицо друзей из селения, помнила большую часть профессоров и студентов, и старалась не запоминать посетителей, пришедших по рекомендациям владельцев гестхаусов, однако была очень рада гостям, проезжавшим мимо и решившим зайти, посидеть.