Офицерский крест. Служба и любовь полковника Генштаба - Виктор Баранец Страница 16

Услышав это, Гаевский оторвался от компьютера и пристально посмотрел на майора:

– Ну и какая же у этого бара история?

Дымов негромко, словно боясь посторонних ушей, говорил:

– Мне это Кружинер рассказывал… Да и вы должны помнить время, когда заказов у армии на зенитные ракетные комплексы почти не было. И денег, разумеется, у Журбея тоже не было. А китайских экспортных заказов еще не было. Зарплату людям нечем платить. Они стали бежать отсюда стаями. Освобожденные помещения начали пустовать. А фирму-то и кадры надо было как-то спасать. Думал-думал Журбей как выкручиваться, вот и придумал. Решил народ уплотнить, а часть пустующего корпуса на первом этаже в аренду под бар отдать. А заодно там же и мебельный магазин, и бутик со шмотками, и цветочную лавку, и даже парикмахерскую открыли. Пошли деньги. И люди перестали убегать. Наоборот – стали возвращаться. Но какая-то мразь на Журбея доносы накропала… И в Кремль, и на Лубянку, и в главную военную прокуратуру… Мол, вместо выпуска ракет Журбей на своей секретной фирме бизнесом занялся. Военные контрразведчики во главе с генералом нагрянули сюда мигом и устроили грандиозный шмон. И что? Когда проверка закончилась, генерал с Лубянки сказал Журбею: «Я поначалу думал, что тут кое-кого на нары придется уложить, а вас же к ордену представлять надо». Но было поздно. Пришел приказ об отставке Журбея. И уже никто не стал разбираться. Никто… Вот такая, Артем Палыч, была история. Так вы как насчет кофею в баре?

Пока Дымов стоял в очереди, Гаевский разглядывал публику за барными столиками. В самом углу там, где было самое уютное место под старыми фикусами, сидели и беседовали, неспешно попивая кофе, трое пожилых людей, среди которых Артем Павлович сразу узнал усатого и белоголового Журбея.

Когда Дымов с двумя чашками кофе сел рядом за столик, Гаевский спросил его:

– А что, Журбей разве по-прежнему работает здесь? Он же уволен.

– Да, Игорь Романыч уволен, но не изгнан отсюда. Ему дали какой-то зачуханный кабинет на десятом этаже. Он там и кантуется. Ученые деды наши избрали его даже председателем экспертного совета.

– И как же к его избранию отнесся Гре…

Гаевский хотел сказать «Гребнев», но замер на полуслове, – в этот момент он увидел Наталью. Она стояла в очереди у барной стойки. На ней было великолепное черное платье, – недлинное и не короткое, невероятно просто скроенное, – и в этой простоте было много потрясающе тонкого вкуса. «В таком платье и баба Яга выглядела бы королевой красоты», – подумал Гаевский.

На голове Натальи уже не было ее обычной прически с челкой и «хвостиком», – русые волосы ее на сей раз были распущены, причем один длинный локон как бы небрежно спадал с правого плеча до неглубокого декольте – и в этом тоже была заманчивая прелесть. И все же весь этот праздничный блеск Натальи показался Гаевскому странным, – день-то был будничный.

– Да-да, – повторил он, обращаясь к хитро блеснувшему глазами Дымову – и как же к избранию Журбея предводителем этого самого экспертного совета отнесся Гребнев?

– Смиренно и даже с некоторым елеем, – с ухмылкой ответил майор, – расточал комплименты Игорю Романовичу, говорил, что для него честь работать вместе с таким специалистом. Что его богатый опыт будет востребован. Что он будет по-прежнему участвовать в разработке «карандаша». Ну и сообразно моменту нес всякую, положенную в таких случаях лицемерную чушь с плохо скроенным пиететом…

Тут забренчал мобильник Дымова, – добродушное лицо майора мгновенно сделалось озабоченнохмурым. Он затараторил:

– Так точно, товарищ полковник, приказ понял, приступаю.

Дымов выключил мобильник, большими глотками допил кофе, встал из-за столика и сказал Гаевскому:

– Это Томилин звонил. Приказано срочно убыть на полигон. Там с аппаратурой наведения «карандаша» какие-то нелады по нашей части. Где-то мы, наверное, в расчетах маху дали. А к вам на расшифровку подключится Таманцев.

И он ушел.

* * *

Выходя из бара, Гаевский как будто против своей воли остановился у столика, за которым сидела Наталья, улыбнулся и не сумел сказать ей что-то более оригинальное и умное, чем расхожее «вы сегодня великолепно выглядите». А после паузы добавил:

– У вас чудесное платье.

– Спасибо, товарищ полковник, – ответила она ему с манерным распевом; при этом, заметил он, ее темноватые глаза улыбались больше, чем губы, – вам действительно нравится мое платье?

Он лихорадочно соображал, как поумнее ответить на вопрос Натальи. Но мозги словно заклинило. Он скороговоркой выпалил:

– Оно очень красиво, оно великолепно,

– Ну подобные слова мне сегодня все мужчины говорят, кроме Якова Абрамыча, – с легким кокетством говорила она, прихлебывая кофе и пристально заглядывая ему в глаза, – вы присаживайтесь, присаживайтесь, пожалуйста.

Он сел и почувствовал, что рядом с этой манящей женщиной оказался будто в другом мире – все вокруг меняло свое значение, обретая магические краски и звуки. Однако его самолюбие было ущемлено замечанием Натальи про «одинаковые слова», и он пошел в разведку:

– Извините, и какие же слова про ваше платье Кружинер сказал?

Она лукаво улыбнулась:

– Он сказал, что в моем платье – океан вкуса! А еще он мне анекдот про платье рассказал: «Рабинович, вчера в оперном театре я видел вашу жену. Она так кашляла, так кашляла, что все на нее оглядывались. У нее что, хронический бронхит? – Нет, у Сарочки новое платье».

В те мгновения голова Гаевского работала со скоростью самого мощного компьютера, слова мелькали в ней с бешеной скоростью. И он заговорил:

– Ваше платье, Наташа, так красиво, так идет вам, что я… я хотел бы быть им…

И она рассмеялась. Рассмеялась искренне и звонко. Да так, что головы людей, сидевших за соседними столиками, стали поворачиваться в их сторону. Она тут же застеснялась своего неприлично громкого смеха и умолкла, – но все так же лукаво и весело поглядывала на Гаевского. Сказала:

– А вот такого смелого и приятного комплимента я еще не слышала. Спасибо.

Она произнесла эти слова каким-то особым тоном, в них он уловил и другой, подспудный смыл. Ему даже показалось, что и в этих ее словах и в тоне ее певучего голоса был скрытый намек. Или даже приглашение к встречному движению по призрачной еще стежке, на которой они повстречались здесь, на Ленинградке…

Он проводил ее по улице в служебный подъезд корпуса, до лифта, из которого она вышла на третьем этаже. А он поехал на свой четвертый. А там, когда уже открылись створки кабины, он все еще продолжал стоять в ней, сдерживая ногой нервно дергающуюся створку и вылавливая прелестный запах тонких духов. Он продолжал делать это до того момента, пока снизу стали грозно кричать, требуя отпустить лифт…

* * *

Когда Гаевский вернулся в лабораторию, за компьютером Дымова уже сидел Таманцев. Майор считал деньги. Заметив удивленный взгляд полковника (в котором читалось – «почему не работаешь?»), он сказал: