Жмых. Роман - Наталья Елизарова Страница 15

До тех пор, пока мои дела не пошли в гору, салон не отличался особым великолепием: на первом этаже находился большой зал, где происходили так называемые смотрины, на втором этаже располагались апартаменты, где клиент встречался с заказанной девочкой (таких спален в доме было четыре), на третьем — столовая, комнаты девушек с зарешёченными окнами и прислуги. Всё очень просто, без изысков, но чисто и ухоженно. Потом, когда понемногу смогла развернуться, я придала особняку истинную респектабельность: заботясь о звукоизоляции, все стены обила пробкой, наняла художника, выполнившего интерьер каждой из спален в определённом стиле — японском, мавританском, индийском, китайском, украсила салон настоящими полотнами, соорудила бассейн внутри дома и фонтан, открыла на первом этаже ресторан… Но это было потом, спустя много лет. А на первых порах мне пришлось очень туго. Экономить приходилось буквально на всём. Конечно, в первую очередь, на девочках — они работали за кормёжку.

Себе в помощь я наняла двух работников: грека Тимасеоса и парагвайца Сантьяго. Их репутации не отличались кристальной чистотой, но это были сильные и крепкие парни; они занимались подбором «кадров», обеспечивали охрану заведения, и, пока в салоне не появился швейцар, сменяя друг друга, стояли на дверях, встречая и провожая посетителей. Постепенно штат прислуги разросся до десяти человек: экономки, кухарки, повара, прачки, дворника, привратника, горничной и пианиста. Но это, опять же, было потом. А на первых порах мне приходилось работать один на один с двумя отъявленными головорезами: пару раз я была вынуждена пустить в ход нож, чтобы эти скоты раз и навсегда уяснили, что перед ними хозяйка, а не непотребная девка. Позже, правда, мне никогда не приходилось жалеть о своём выборе — молчаливость и преданность моих помощников выдержали все испытания.

…На открытие я пригласила священника. Не знаю и знать не хочу, что за личность пряталась под сутаной, и где располагался приход, в котором этот падре якобы служил. Всем своим видом он не вызывал никакого доверия. Это было низенькое щуплое существо с бегающими глазками, которые он отводил всякий раз, как сталкивался с тобою взглядом. Теребя жиденькую бородёнку трясущимися пальцами, где вместо ногтей топорщились длинными белыми полосками уродливые шрамы, он поминутно озирался, точно за ним кто-то гнался. Облизнув красным языком влажные губы, он подкинул на ладони протянутую мною монету, молниеносным движением схватил её и, куснув длинным жёлтым резцом, спрятал в недрах своего просторного одеяния. Я не намеревалась афишировать свою будущую деятельность — весёлый дом маскировался под вывеской фотосалона, но этот святоша был настолько мелок и гадок, что даже как-то неловко было его таиться.

— Не стану скрывать, отец Гуга, место, которое я прошу вас освятить — бордель.

Два цепких глаза на секунду впились в меня.

— Тогда плата будет удвоена.

Я протянула ему ещё одну монету:

— Это справедливо.

Подлинность другой монеты была также проверена на зуб, после чего поступило неожиданное предложение — падре изъявлял желание исповедовать грешниц. «Чёртов извращенец!» — мелькнуло в голове.

Отец Гуга ответил на презрительную усмешку, появившуюся на моих губах, заключительными стихами Псалма, которые я когда-то так и не решилась произнести — «Облагодетельствуй по благоволению Твоему Сион; воздвигни стены Иерусалима: тогда благоугодны будут Тебе жертвы правды, возношение и всесожжение; тогда возложат на алтарь Твой тельцов, аминь». Услышав это, я расхохоталась — наконец-то ты мне ответил, Господь!

…В первые месяцы работы пришлось несладко. Во все дела совал нос Аттила. Он устроил настоящую истерику, когда увидел моих венерочек.

— Ты спятила! — помнится, разорался он. — Это же дети!

— Они вполне годятся для этой работы, — спокойно отвечала я.

— Да кто пожелает иметь с ними дело? — не унимался Аттила. — Они же ещё совсем зелёные! Ты бы ещё грудных сюда приволокла!

— А ты предпочитаешь восьмидесятилетних?

— Когда ты сказала, что будут молоденькие, я подумал — лет двенадцати, тринадцати.

— Семь лет — прекрасный возраст.

— Но они же плоские, как рыба-нож! — возмущался Аттила. — Кто с такими захочет лечь?! Я думал, мы с моими парнями будем заходить сюда развлечься, а что нам тут делать? Охотников на такой товар днём с огнём не сыщешь!

— Для тебя и твоих дружков есть клячи из киломбо ^[42]. А мои девочки — исключительно для высоких господ.

Он не придумал ничего более умного, как оскорбить меня:

— Поговори у меня, тупорылая шлюха!.. Имей в виду, всё, что я вложил в эту дерьмовую забегаловку, ты вернёшь мне до последнего сентаво ^[43]. Мне плевать, где ты возьмёшь деньги, когда прогоришь! Сама на панель выйдешь, но отдашь!

— Не заводись, Аттила! Клянусь тебе, я полностью рассчитаюсь. Дай только время…

Сейчас могу сказать определённо точно — выбор был сделан правильно: товар пришёлся по вкусу здешней публике. Среди постоянных клиентов, которыми я понемногу обзавелась, были преимущественно сливки общества: плантаторы, банкиры, судьи, адвокаты, владельцы крупных мануфактур — солидные семейные люди, ценящие превыше всего покой и дорожащие своей репутацией. Я старалась сделать их времяпрепровождение максимально комфортным. Поскольку я имела дело с людьми уважаемыми и почтенными как по возрасту, так по статусу, я предпринимала всё для того, чтобы мой салон даже отдалённо не напоминал гнездилище разврата. Поэтому ни о каких пьяных оргиях с драками, скандалами и поножовщиной, которыми так славились бордели беднейших городских кварталов, не могло быть и речи. Люди, приходившие ко мне, скрывались в комнатах, оборудованных всеми необходимыми удобствами и приспособлениями для утех, также благопристойно, как если бы приходили на приём к доктору, а всё, что происходило за закрытыми дверями — меня не касалось.

Чтобы моё заведение в глазах гостей выглядело как можно более приличным, на первом этаже дома я разместила маленький магазинчик, где продавались цветы, драгоценности, изысканный швейцарский шоколад, книги в дорогих кожаных переплётах, приятные безделицы, привезённые контрабандой из Парижа. Для семейных клиентов было очень удобно, выйдя от нас, отправиться домой не с пустыми руками, а захватив домочадцам какой-нибудь очаровательный подарок — духи для жены или фарфоровую куклу дочери. Некоторые были так растроганы моей заботой и предусмотрительностью, что показывали фотографии детей, запрятанные в недрах бумажника, хвалились их талантами. Подпевая в унисон чадолюбивым папашам, я старалась запомнить лица их отпрысков, а потом, целенаправленно объезжая улицы Кампуса, высматривала среди юных попрошаек тех, кто был похож на ангелочков из бумажника. Если мне удавалось откопать среди бульварного мусора что-то подходящее, оно немедленно похищалось, отмывалось, откармливалось, одевалось в шёлковые панталончики и кисейное платьице и преподносилось клиенту в качестве подарка по любому удобному поводу — к Рождеству или в ознаменование удачно выигранного судебного процесса. Многие были так шокированы моим сюрпризом, что в первые минуты даже теряли дар речи, до того точным было сходство, но когда приходили в себя, со слезами на глазах рассыпались в благодарностях. В такие моменты их щедрость не знала границ. Во всяком случае, от предложенного презента не отказался никто.