Последняя лошадь - Владимир Кулаков Страница 15

– Стоп! Стоп! Вячеслав Михайлович, дорогой мой! Ну кто так сидит на лошади! Вы же граф! Голубая кровь! Так сидят на… – режиссёр в сердцах чуть было не сказал «на унитазе», но, пощадив самолюбие известного киноактёра, закончил свою мысль более сдержанно: – На диване, в мягких тапочках, и смотрят футбол. Вы же говорили, что ездили на лошади!

– Было дело! Но там был партизанский отряд, и не надо было демонстрировать кавалерийскую выучку и стать. К тому же я там по сюжету был ранен…

– А-а, ну, если ранен, тогда другое дело!.. Что будем делать, помреж? Мне вообще нужно по сюжету, чтобы он скакал и в конце лошадь свечой задирал вверх. Мы для этого и коня взяли бодрого. У меня раскадровка уже выписана и прорисована до мелочей. Мне что самому это делать? Я могу! Только кино кто будет снимать?

Подошла помощник режиссёра по актёрам.

– Никита Сергеевич, может, того парня попросим, что лошадь из кавполка сопровождает? Он же кавалерист, ему, как говорится, и шпоры в руки…

– Нина Андреевна, дорогая! У вас со зрением как? Вы посмотрите и сравните их фактуры, рост. Я каким гримом и костюмами этот дубляж спрячу? Нужно быть незрячим идиотом, чтобы не заметить подмену!

– Никита Сергеевич! Извините! Я тут услышала! Есть вариант… – Валентина оказалась около режиссёра, шурша кринолином. На ней было роскошное декольтированное платье светлых тонов конца девятнадцатого века. Талия утянута в корсет, в руках веер. На шее и в ушах играли изысканные фальшивые бриллианты. На голове широкополая шляпка из перьев. Завитые каштановые локоны ниспадали на обнажённые плечи. Валентина чудо как была хороша! Она сейчас напоминала изысканно приготовленный бисквитный торт со сливками и кремом, который так и хотелось отведать…

Режиссёр невольно залюбовался ею и не сразу расслышал, что она сказала, увлечённый своими мыслями.

– Прости, милая, что?

– Я говорю, есть дублёр. Мой… брат. Лошадью владеет хорошо. Он цирковой. – Валентина указала на стоящего в массовке Пашку. Она специально того уговорила приехать, чтобы побыть вместе, посниматься и дать ему немного заработать.

Сегодня съёмки проводили на натуре: дачные сценки игр на поляне, пикник и ещё разные сопутствующие эпизоды жизни дворянского быта времён Островского.

Валентина подвела Павла к режиссёру.

– Послушай, старик! Мне нужно, чтобы ты вполоборота к камере, а потом спиной, по команде, на коне рванул с места и как можно быстрее. Так сказать – с места в карьер! Сможешь? – обратился он к протеже Валентины.

Пашка кивнул. Дело было простое.

– Перерыв полчаса. Подготовьте костюм дублёру, а мне кофейку…

Через минут сорок ещё раз выставили свет, разметили площадку, проверили рельсы, тележку с кинооператором. Всё было готово.

– Все по местам и предельно внимательно! «Мукасей»! Ты как?

– Да нормально, какаю… – не зло огрызнулся оператор, уткнувшись в окуляр камеры. – Я как пионер!..

На «Мукасея» он не обижался, откликался охотно. Ему импонировало имя легендарного кинооператора, но немного задевало. Он сам был кинематографистом с опытом и именем. «Мукасей так Мукасей! Лишь бы не было детей!» – обычно он отшучивался своей рифмованной придумкой.

Подвели рослого коня к загримированному Пашке. Валентина залюбовалась своим «братом»: рост, стать, ровная спина, сдержанные манеры, уверенные движения. Тот почти не отличался по фактуре от главного героя, которого ему предстояло дублировать. В высоких лакированных сапогах с нестрогими шпорами Пашка казался ещё стройнее и выше. Костюм конца девятнадцатого века делал его загадочным красавцем и каким-то недосягаемо чужим. В руках он держал короткий хлыст. Порода! Белая кость!..

Пашка одним коротким замахом ноги влетел в седло. Конь под ним заходил ходуном и попробовал было качнуть права, как только что успешно делал это с предыдущим седоком. Пашка коротко пильнул поводьями. Мундштук прошёлся по губам коню. Тот присел на задние ноги и попятился. На площадке напряглись, некоторые даже шмыгнули в сторону. Жара дал коню шенкелей, дважды ударив пятками по бокам. Тот взвился свечой на задние ноги в попытке сбросить седока, потом было рванул вперёд, но натянутые поводья остановили его порыв. Конь всхрапнул, почувствовал опытную руку, признал власть над собой и затих. Статус-кво был восстановлен. Жара объявил, что он готов.

Режиссёр с сожалением тихо протянул кинооператору:

– Какой ка-адр просрали!.. – и тихо выматерился, облегчив душу.

– Скажу по секрету, я снял этот «какой ка-адр!» – оператор точно спародировал голос и манеру режиссёра.

– Ты мне ещё попартизань, плёнку порасходуй без команды! Уволю на хрен!.. – и подумав, добавил: – Ну, или премию выпишу. По результату…

– Ты, Никита, люлей мастер выписывать, а не премии…

– Так, всё! Тишина на площадке! Снимаем! Мотор!

Пробежались специальные ребята, напустили горьковатого киношного дыма. Выскочила какая-то девица с хлопушкой, скороговоркой назвала какие-то странные слова и цифры, в конце громко шлёпнула деревянным каркасом и отскочила в сторону.

– Пошёл! – Никита Сергеевич приподнялся со стула и вперился взглядом в наездника.

Жара, как его и просили, развернул коня и себя вполоборота к камере, поднял коня на дыбы, тот в воздухе помахал передними ногами, опустился и крупной рысью полетел по просёлочной дороге. Он так резво взял, что комья земли полетели в камеру, заляпав объектив.

– Стоп! Снято! – громко и радостно прозвучал искажённый мегафоном голос режиссёра. – Что скажешь?

– Что скажу? Премию выписывай! Есть твой: «какой ка-адр!»

Никита Сергеевич, потирая руки, вдруг предложил:

– Слушай, «Мукасей»! Натура есть, солнце грамотное, давай отснимем с этим парнем проезд по косогору и остановку у обрыва. Рельсы выложены, плёнки валом. Если так всё пошло, фарт за нами! Через сколько будешь готов?

– Ну, в полчасика уложусь. Камеру перетащить, прокатиться пару раз туда-сюда, объектив поменять. Другую камеру на кран закрепить. Думаю, одновременно двумя будем снимать. Мой помощник общим планом, я с трансфокатором попробую. Потом картинку сложим. Дубля в три-четыре, думаю, уложимся. Надо поторопиться, а то солнце засвечивать будет…