Танго вдвоем - Гаяне Аветисян Страница 15

«Ни мира, ни войны», – скажут гости. Скажут и уедут. И слова эти словно разбитые хрусталики разлетятся повсюду.

– Слышали? Опять приграничные районы обстреливают.

– И что этим азерам нужно? Неужели мало собственной нефти?

– Территории им нужны. Хотят вернуть семь районов.

– Не семь, а пять

– А я говорю – семь.

– Пусть только сунутся. Карабахцы воевать умеют.

– Пусть попробуют.

– Кому-то выгодно, чтобы люди жили в постоянной вражде.

– Не дай бог, не дай бог быть снова войне.

– А я слышала, что скоро наступит конец света.

– Да замолчи ты, типун тебе на язык. Думать о хорошем надо.

– Вот ты и думай, а я пойду, дел у меня много.

– И у меня… и у меня…

Варя никого не слушает и о войне не думает. Живет себе в старом прогнившем доме. У нее свое хозяйство – немного земли, куры, индюшка, две козы, пчелы.

Любит Варя свой родной край. Нравится ей гулять по лесу и не боится ни медведя бурого, ни дикой козы, ни рыси. Только если вдруг зайчик пробежит или белка на дереве притаится – кажется ей все чудным. Знает Варя всякую тропинку, заросшую полевыми цветами, что ведет к старинному монастырю Дадиванк.

В начале весны здесь появляется пряная дикорастущая зелень. Умелые хозяюшки добавляют к ней немного огородной зелени, лесного щавеля, сушеного кизила и пекут лепешки с зеленью. Пекут непременно на костре, чтобы получились с привкусом дыма, и кушают очень горячими. Летом собирают ежевику – крупную, сочную, сладкую. Осенью – терпкий кизил и орехи.

В лесной гуще над самым обрывом прячется чертополох, тот самый, что отпугивает всякую нечисть. Верит Варя в его колдовскую силу, но никому об этом не рассказывает.

Многое с годами забывается, но в то последнее лето, перед самой войной, солнце светило ласково, цветы росли повсюду. Чертополох примечали издали – колючий, с фиолетовыми и розовыми головками. Как же случилось, что так больно укололась она в то последнее ласковое лето?

«Сходи к Дади (Дадиванк), найди место, где растет розовый чертополох. Как дойдешь до обрыва – пройди его верхом, сверни налево, потом еще метров сто до лесной гущи. Там и ищи. Цветок срежешь в жаркий полдень, да смотри, чтобы никого вокруг не было. Наберешь родниковой воды возле реки Тартар. К кочевникам не подходи, не заговаривай, от этой саранчи держись подальше»…

Слово в слово помнила Варя наказ старой Айкуш. Уговорила отца взять с собой на высокогорное пастбище. Схитрила: сказала, что растет там лечебная трава. Соберет для матери; невмоготу смотреть, как задыхается та от кашля. Всего-то на денек-другой. Не потеряется, не заблудится. «Хорошо, хорошо», – только и сказал отец, а когда стали собираться, позвал Ашота, соседского сына, ехать с ними на сенокос.

Выехали ранним утром. Только начало светать, как уже повсюду раздавались голоса погонщиков: «Эй, дорогу, дорогу!». Дорога в этих местах не асфальтированная: то проваливается куда-то, то застревает огромным камнем так, что приходится останавливать машину. Отец по обыкновению ругает власти Апшерона: мол, такие-сякие, все гребут под себя, а в Карабахе нет даже нормальных дорог. Карабах называют жемчужиной – так оно и есть, только потемнела она с годами. Обещают какие-то перемены, смотрят на Москву с надеждой, собирают подписи, выходят на мирные митинги. И все равно тревожно.

Страшно было Варе одной, не сразу нашла она волшебный цветок. «Растет цветок в недобрых местах», – вспоминались слова Айкуш. Как же укололась она так неосторожно? Тот ли голос, что пел где-то рядом, напугал ее? Ах, как екнуло и зачастило у нее сердце, хоть и старалась казаться спокойной, ничего, мол, не случилось. Знала, что рядом идет сенокос, и поют там парни, поют лучше всех. И каждый был хорош и красив, как само их пение. Залюбовалась цветком, будто приворожили ее, и не заметила, как кто-то подошел сзади.

– Больно укололась? – Ашот взял за руку, – давай посмотрю.

– Ты что, шпионил за мной? Отец послал? – рассердилась Варя.

– А ты думаешь, он тебя одну оставит без присмотра? Очень нужно за тобой шпионить! Я к роднику за водой.

Варя спрятала цветок в сумку. Ну, вот. Ничего не получилось. Сказала же Айкуш, чтобы рядом никого не было. Она спустилась с Ашотом к роднику и тоже набрала воды. Придется возвращаться вместе с ним. Знал бы отец, для чего она напросилась в эти места, рассердился бы: «Я тебе покажу, отобью у тебя охоту к гадалкам ходить».

Через два дня смотрела Варя, как колдовала Айкуш над цветком, заговаривала на счастье, удачу, чтобы суженый приснился. Корневища нарезала на деревянной доске, заваривала в родниковой воде – от нечисти, порчи.

Верила Варя в магическую силу цветов. Нравилось ей смотреть на колдовские обряды. Приносила домой воду заговоренную, расставляла по углам, сухие цветы прятала под подушку. Знал бы отец!

Суженый приснился в солдатской гимнастерке. Айкуш сказала: «Быть войне, вижу нечисть разбежалась черной саранчой по солнечным полянам и шелковым лугам. Любит она все зеленое и нападает неожиданно. Тут и розовый чертополох не поможет». Ей не поверили. Что это старая выдумывает? Только разве остановить было саранчу проклятую?

Пыталась Варя угадать имя солдата, но не сумела разглядеть лица, только помнила солдатскую гимнастерку. И все чаще стала думать о соседском сыне – Ашоте. Он ли ей приснился? Втайне ото всех относила ружья охотничьи к Айкуш, чтобы стреляли те без промаха. Как же верила она в колдовскую силу чертополоха! Как же она верила…

Столько лет уже прошло с тех пор, а цветок чертополоха до сих пор у Вари. И сейчас, когда приходит она к Дадиванку, вспоминается тот единственный день перед самой войной, когда парни на сенокосе пели так красиво.

Где же они теперь, эти парни, что ушли и так долго не возвращаются?