Головастик и святые - Андрей Филимонов Страница 15

33. Конец света

Да, вот так и звоним из леса, как обезьяны. Когда в Бездорожной появилась сотовая, все бабы сидели на деревьях. Иначе не ловило. Вскарабкаются утром и трындят, пока не сдохнет батарейка. Им бы туда розетку – вообще не спускались бы на землю. Наш темпераментный Ленин даже стрелял в свою Матрену из двустволки щетиной. Но и это не помогало. Лазала на сосну до последнего, пока сама не хряпнулась с верхотуры.

В две тысячи шестом произошел этот грустный случай. Мы тогда написали коллективную жалобу в сотовую компанию, чтобы нам поставили вышку, а то бабы падают и ломаются. Но куда там! Только хуже сделали, напомнив о себе. Через год прилетела бумага с решением о прекращении нашего существования на этой планете.

– Как так?! – удивились мужики. – Зондеркоманду, что ли, пришлют?

Дело было в воскресенье на пристани. Я зачитывал официальное письмо с двумя печатями, а народ слушал, мрачнея. Он и сам знает о себе прекрасно, народ наш, что жизнь его – чистое недоразумение. Но говорить об этом вслух считает неприличным и выдумывает разные отмазки. То враги, то война, то временные трудности, связанные с построением коммунизма, то ликвидация последствий строительства коммунизма, то снова враги. Опять же тема Бога в последние годы успешно затуманивала мыслительный процесс и не давала сделать трезвые выводы.

В общем, жили в свое удовольствие, скромненько и с размахом. Как вдруг такой скандал. Власть рожает документ: переселение! Повеселились, и хватит. Закругляемся! Электричество будет отрезано, школа и магазин закроются. Почтальон забудет дорогу. В связи с этим приказано выйти из домов и рассеяться по лицу земли. Дата, подпись.

Как поступает народ в таких случаях? Правильно. Отводит душу. Сначала порвали бумагу, потом взялись за Головастика. Докладчику первый кнут. Трактор ухватил меня за шкирку, без напряжения оторвал от поверхности земли и, взобравшись на яр, спросил у народа:

– Ну, что? Кидать его в реку?

– Погоди, – отвечал народ без особого садизма в голосе. – Так сразу не интересно.

В толпе, ясен палец, нашлась пара злыд ней, которые советовали обречь меня танталовым мукам – привязать за ногу, чтобы тонул не до конца. Но ихний план Маршалла получил достойный отпор широких масс. Битый час, как будто Америка уже побеждена, и других забот не осталось, все обсуждали, что делать с Головастиком? Тщедушное тельце мое тем временем болталось над рекой в железной ручище Трактора.

– Ты там не устал? – заботливо спрашиваю у него.

– Нормально, – отвечает.

Наконец добрые односельчане обмозгова ли решение спросить с меня по всей строгости, во-первых, за персональные косяки, а во-вторых – как представителя власти, которая насрала всем в душу. Но не сейчас, а через неделю, когда закончится Олимпиада и граждане, отлипнув от телевизора, смогут по полной насладиться правосудием. А покуда отправили меня под домашний арест.

34

Ночью к нам с Кочерыжкой в окошко поскребся Ленин, который испереживался, сердешный, за мою судьбу, и шепотом умолял без проволочек, сейчас же рвать когти из Бездорожной. Для отвлечения внимания он готов был устроить взрыв и пожар на своей любимой винокурне. Но я отказался. Головастик не фуфло, чтобы шкериться от серьезных предъяв. У меня тоже накипело в душе против этого дремучего народа. Отвечу за базар, как Джордано Бруно. А там хоть в огонь, хоть в воду.

– Гордость тебя погубит, – подытожил Ленин и растворился во тьме.

Кочерыжка, на это дело глядя, незапланированно завелась от твердости моего духа. Обняла за плечи и давай ластиться, нежным шепотом предлагая сыграть в ночные шарады. Я чутка обалдел от пережитого на берегу, но виду не подал, ответил, не дрогнув мускулом лица: яволь, май лав, согласен на все и многократно! Чувствовал, что представление будет нескучным. И точно. Кочерыжка, убежав на кухню, мухой все с себя скинула и распахнула передо мной занавеску голая абсолютно. Как Даная, вышла на подиум. Соски налитые – с виноградину. Живот белый, словно полнолуние. Бедрами качнула и спрашивает, опустив глаза: какая она у меня?

– Красивая.

– Говори еще.

– Жаркая.

– А еще?

– Мокрая.

– Почему?

– Плачет, за мной соскучившись.

– А вот и не угадал! Она слюни жадно пу скает.

– Жадно? Ну, ладно. Я не боюсь. У меня палка.

– Она голодная. Палку твою переломит. Ей дубина нужна.

– Какая?

– А ты поищи, сыщик. Потрогай себя и спроси: «Где дубина?»

– Где дубина? – кричу громко, как в театре.

Кочерыжка от хохота падает на диван: – Ты и есть дубина! Давай сюда.

Дальше рассказывать неудобно…

35. Кайф 2.0

Неудобно драть кобылу на льду, а законная жена имеет право на все тридцать три удовольствия. Сама бы не догадалась, но заботливые местные проблядушки, когда агитировали за групповуху, намекнули: приводи своего кобеля с двумя херами. Глядела на них, как умственно отсталая девочка, недопоняв: с какими это двумя? Они ржали надо мной, дескать, после войны бывали и троехерцы, выручавшие в условиях недостатка мужской силы. Раньше я, по дурости, верила, что деревенские живут скромно. А у них греховная свалка обычное дело. Просто об этом не пишут в газетах.

В общем, спасибо, девочки, за фантазию, но война, извините, давно кончилась, так что – не поделюсь. Я эгоистка. Всё себе. Всё в себя. Если честно, в моей небогатой личной жизни это был смертельный номер. Я имею в виду открытие, что Вовка умеет краснеть. Не ожидал от моего языка такой смелости. В ту ночь я захватила власть, и уж не знаю, как он себя чувствовал в первый момент, но потом разошелся так, что боялась не дожить до утра.

Когда мы легли валетом, я ему сказала не прятать увечную руку, как обычно во время рабоче-крестьянского секса, а использовать ее для полного моего удовольствия. Натянуть меня на культю, как перчатку. Знаете, есть такие куклы? Вот и мне захотелось поиграть в этот театр. Закрыла глаза и, словно преданная собачонка, облизала мужнино хозяйство. Тогда он у меня завелся и сделал все, что надо. Девочки оказались правы, это, блин, был полет в небеса! Улетный такой вылет на конце космической ракеты. Просто супер-пупер. Никогда больше секс меня так не вштыривал…

Но всё равно, я думаю, это не повод провести всю жизнь с инвалидом-изменщиком.

36

Неделя пролетела, как медовый месяц, почти не одеваясь. Знал бы раньше, что Кочерыжку возбуждают смертельные номера, давно бы выучился танцевать с саблями.

Только ночь перед судом спал не очень. Листал книжки из школьной библиотеки, рассчитывая подцепить умную фразу или крылатое выражение для своей защиты. Зря электричество палил. На рассвете до меня дошло, чему учит история: словами ничего не докажешь. Будь добр сначала зажариться или четвертоваться. Тогда, может быть, народ тебя зауважает. Лет через триста, если повезет, какой-нибудь церетели отольет в бронзе на радость туристам. И то не здесь, а в европейской части мира, где умеют сопротивляться ходу времени. Наше болото прожорливо, в нем не успеешь родиться – уже и заглотило. Откуда быть мемориалам? Вон на острове Людоед, что против деревни, церковники третий крест ставят в память о невинно съеденных. А кресты гниют и падают.