Не один - Отар Кушанашвили Страница 15
Не один - Отар Кушанашвили читать онлайн бесплатно
Так вот, значит, про мой поход на Самого Значительного Артиста наших дней, которого, признаю, я с дорогой душой идеализирую. РАМАЗЗОТТИ, или РАМАЦЦОТТИ, источает свет, как и положено большой звезде, а не отражает его. У больших артистов безукоризненный кодекс чести: работа только на износ, до 67-го пота.
Не знаю, кто из наших способен тягаться с ним; обосрутся все, обделаются истерически.
Как, каким языком описать этот концерт? Отменный звук, никаких пошлых шуток, много гитары, чудный бэк-вокал.
Рамаццотти немыслим без импровизации, как я не могу без красивостей. Рутину он посылает к свиньям собачьим, нежен к барышням, как положено колоссу, внимателен к коллегам, к принимающей стране: вышел в майке с нашим триколором.
Он не входит ни в какой образ и ни из какого образа выходить у него нет необходимости – потому что ОБРАЗА НЕТ.
Есть ЭРОС.
И труднолегкое восстановление личности после его концерта.
Судя по тому, что я слышал, один ДЖЕФФ ЛИНН достоин похвалы. Она трепетная, способная «причинить упадок слез», и бестрепетная, полная воздуха, от которого задыхаются мракобесы. Это тот самый Линн, который придумал для ELLO многоголосый саунд и первым из величавых рокеров догадался использовать симфоническую палитру в роке. Он даже оставшимся «битлам» помогал со звуком на неизданных песнях – чтоб они тоже дышали непринужденной нежностью.
Это один из тех людей, которым, судя по тому, какую музыку пишет и транслирует, кому претят самодовольство, скука и муть. Сразу слышишь, что этот парень, как и я, «верит в душу, в член, в девок, в изящество женской спины, в футбольный мяч, в волокнистую диету, в ядреный бурбон, в то, что роман Пелевина свежий – перезрелое дерьмо, в то, что Помазуна, отсоса из Белгорода, надо расстрелять, в то, что однополые браки дозволять нельзя хотя бы из соображений безопасности самих гомосексуалистов и лесбиянок.
Фраза «Надежда Бабкина – символ русской женщины, беспощадной и самый чуток бессмысленной» будет грандиозным преуменьшением.
Она доподлинный полковник казачьих войск с правом ношения оружия. Широкую аудиторию известили об этом в программе «Доброго здоровьица!», которую смотрят, как уверял меня редактор проекта, «даже прожженные синьки». (Судя по тем выпускам, что видел я, нет ни малейшего основания считать это заявление спорным.)
Бабкина своей харизмой, очень специфичной, если захочет, остановит дождь, парализует движение, обезоружит маньяка – он просто не будет знать, как реагировать. Все, кто участвовал в программе, отчаянно ее славословили, она кротко соглашалась.
Я бы смело иронизировал и дальше, но в студии, когда меня объяло недоумение, появился Кобзон и спел с Бабкиной дуэтом, после чего Геннадий Петрович Малахов изрек (я записал и впал в прострацию): «Родиться и самореализоваться в России наиболее почетно, что может дать земной шар человеку».
Все ее артисты – ее дети, и было бы странно, коли было бы иначе. Они были тут же и кивали, как на приеме у психоаналитика. А попробуй не кивни. Помню, как, вступив с ней в полемику на «Славянском базаре», я удостоился титула «токсикозный высерок». Правда, утром на перроне, когда мы прощались с Витебском, Бабкина принесла мне извинения специального толка, то есть извинилась за горячность, но закончила все словом «сволочь» и смехом одарила.
В общем смысле Бабкина – жертва той же проблемы, что касается всех столпов: как только она впадает в пафос, ей тут же изменяют талант и вкус. Но все дело в том, что из пафоса никто не «выпадает» – и не собирается. Под занавес появилась подруга-нумеролог и зачастила: «Она такая тонкая…» Грянула песня про золотую пчелку, и сама драматургия передачи подтвердила: тоньше не бывает.
Продюсер Евгений Фридлянд, с рвением и неослабным постоянством, создающий новые проекты, сидя в своем кабинете, вздыхает: «Любой намек на серьезность теперь обречен, спрос есть только на лубок, на трэш, на кич».
А я вспоминал время, разумеется, золотое, когда мы только знакомились (занимался он тогда братьями Меладзе, за плечами у него было «Браво») и я буквально записывал за ним, вот это, например: «Музыка дает самые лучшие уроки композиции; под нее и жизнь можно выстраивать».
Если Фридлянд говорит, что сейчас в чести пригламуренный кич под соусом псевдонародности, значит, так и есть. И тут не нужна имеющаяся у него в наличии сверхъестественная сила убеждения, довольно радио и ТВ, где этника вовсю насилуется климактерическими стервами и парнями, похожими на трансвеститов. Насаждается самым топорным образом стереотип, что этническая музыка – это то, во что завернули ее Бабкина, Кадышева и бурановские бабуси, уже ставшие нарицательными, при всем безоговорочном пиетете к лихим и милым старушкам. От них требуется псевдонародность с повышенным содержанием сахара.
Фридлянд имеет дело с вероломным рынком всю сознательную жизнь, он имел дело со всеми стилями и направлениями, слово «рынок» вызывает у него тахикардию, но ничего не попишешь, надо подстраиваться, и ЕФ почти торжественно ставит мне песню новоиспеченного дуэта «Иван-да-Марья», где барышня, само собой, хохотушка, а паренек-гармонист якобы ходок, дружащий со стаканом. Песенка дьявольски быстрая, с въедающимся в мозг припевчиком, и даже моя минимальная (кокетничаю) компетентность позволяет спрогнозировать успех этой непритязательной вещицы у заказчиков: такие песни хватают за шкирку и под водочку плясать подбивают.
А там можно, глядишь, слепить из ребят очередных икон жанра, истоптанного бабушками, не только бурановскими.
Не до Гергиева сейчас и какого-то там Боуи, надо приспособиться.
Фридлянд вздыхает и улыбается.
Я бы написал, что, когда Леня Агутин поет про меланхолию, песня кажется самой что ни на есть достоверной эманацией божественного, но ему не понравится, а вы не поверите. Он ненавидит вычурность, а вы любите его веселым, с песенкой-манифестом шофера-дальнобойщика, а не терзаемым грустью романтиком из недобитых.
За последние сто лет я читал о Лене только то, что он не дурак гульнуть и что они вот-вот расстанутся с лучшей женщиной Земли, чистой помыслами леди, обреченной на бонвивана. Между тем сохранить, сделавшись элитной штучкой, почти детское простодушие – такое удавалось до него только мне, покойному Джексону и И. Хакамаде.
Безвременная кончина многих музыкантов как музыкантов случилась именно по причине того, что они слишком заботились о благоустройстве латифундий и не заметили, как «солнышка стало мало». Раньше, когда мы пили, мы про предназначение искусства не говорили, он просто хотел сочинять и петь качественные песни. Жить, конечно, мы хотели шикарно, а как же, и когда остальные сосали из горла суррогат, Агутин уже тогда пил «Хэннэсси», но это так, штришок.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Comments