Аквариум (сборник) - Евгений Шкловский Страница 15

– Он – сложный, – резюме с ноткой восхищения в голосе.

Вот так! А прежде – омерзительный…

Сложный – это какой?

Собственно, наплевать, но все равно… Он, значит, сложный, а мы простые. То есть ему восхищение, а нам: Коля, помой посуду! Коля, вынеси ведро! Коля приходит с работы измотанный, ужина нет, жена, шею вытянув, у телевизора, словно нырнуть туда собирается, а там этот Д. Ни дать ни взять кролик перед удавом.

– Отстань, дай посмотреть!

Не обидно ли?

Самое замечательное, что сам удав ни сном ни духом, у него другие заботы, ему там, в фильме, и других женщин хватает, которые вокруг него, как мотыльки вокруг пламени вьются… Он там немного печальный, азартный, суетливый, подлый, совестливый, жестокий, добрый, хитрый, прямодушный, холодный, страстный, тихий, яростный, бесстрашный, мягкий, трусоватый, честный, ироничный, фальшивый, неторопливый, дружелюбный, подлый, веселый, озороватый, грустный, энергичный, правильный, циничный, усталый, стремительный – шут его разберет, какой он, но женщины от него без ума, хотя он вроде и не сердцеед, а так, как бы весь в себе, со своими личными проблемами, про смысл жизни или счет в банке, хаос или космос, одиночество и свободу, неудовлетворенный, искушенный, наивный, инфантильный, то в кожанке вроде панка, то в костюмчике от Диора, супер-пупер, денди, аристократ, то просто «синий воротничок», с портфельчиком, коммивояжер, менеджер, всяко-разный… И женщины в него втюриваются почем зря, вглядываются, внюхиваются, все разгадать пытаются загадочную натуру. Он вроде нехотя, скрепя сердце, поддается, идет навстречу, убегает, возвращается, смотрит влажно, нос крючком…

Омерзительный.

Сложный.

Не оторваться.

В конце концов, почему бы Д. не зайти на чашку кофе или на чай? Нет, правда? И что за важность, что он американец? Зонтик-трость – в угол, светлый плащ на вешалку в прихожей. Человек запросто может оказаться в любой точке мира, где на него спрос. Разговор же – о самых заурядных предметах: той же погоде, политике или режиссерах, с которыми Д. приходится работать. О знаменитых коллегах-артистах, о которых всегда есть что рассказать, анекдот или сплетню, тем более что отношения не простые, конкуренция. Да и режиссерами мало кто удовлетворен, частенько гнут свою линию, манипулируя актером как марионеткой.

Они с Лизой сидят на кухне – чай крепкий байховый (кофе по-турецки, с пенкой), на столе коробка шоколадных конфет, коньяк, вафельный торт, который у Лизы всегда есть на случай внезапных гостей. Странно видеть Д., словно сошедшего с экрана, в их кухне – желтые разводы на потолке, следы недавней протечки, паутинка кое-где, свитая ловким паучком возле карниза с занавеской, стертый линолеум (давно пора бы ремонт)… Вроде так и задумано, чтобы эпизод приобрел более натуральный и вместе с тем выразительный характер. Чтобы, так сказать, драматизм…

Д. откидывается на спинку стула, нога за ногу, затягивается сигаретой. Расслабленная, вальяжная такая, но вполне элегантная поза. Он, как обычно, немногословен, щурится сквозь дым и задумчиво потирает гладко выбритый сизый подбородок, пепел стряхивает в глиняную пепельницу. Время от времени пристальный взгляд на Лизу, словно припомнить что пытается.

Если правда, что человек проживает несколько жизней, то совершенно не обязательно, чтобы жизни эти хронологически следовали друг за другом: они могут развертываться и параллельно, словно соседствуя в разных измерениях. И не обязательно человек в этом другом измерении должен быть животным, или деревом, или цветком, может он быть и самим собой, но только в иной комбинации жизненного расклада. Он-то, положим, тот же, в смысле индивидуальности, а вот люди вокруг – другие, в параллельной жизни незнакомые. Пространство другое.

И нисколько он не омерзительный, этот Д., а даже и приятный, лицо такое вдруг одухотворенное (особенно когда погружается в свои мысли). Лизе лестно, что такой известный артист (в данном случае он не артист, впрочем, а некто С., врач-хирург, но в то же время и Д., играющий врача в одном из фильмов) – и у нее на кухне, сама принаряженная (новая блузка), три розочки на столе (он принес), разговор неспешный, замысловатый, вроде и про кино, но между тем и вообще, про разные жизни, которые Д. (он же С.) приходится проживать. И про то, что у Лизы все вроде неплохо – муж Коля (экое, однако, имя) не пьет уже третий месяц (а главное, любит ее), дети учатся хотя и без особого удовольствия, но достаточно прилежно, в общем, ничего, грех жаловаться…

Тут следует многозначительная, трепетная такая пауза…

…Д. для нее… очень, нет, правда… Сама не понимает, как это вышло, впрочем, ничего ей от Д., то есть С. (или наоборот), не нужно… Щеки от чего-то влажные, темная извилистая полоска от потекшей туши…

(похоже на признание)

Д. кивает: увы, решает часто не человек, а обстоятельства. Вероятно, так и есть: у Д. много жизней – в соответствии с его сложной душевной организацией. В одной он вдруг совпадает (выпадая из других) с ней, Лизой, которая все готова ему простить, лишь бы он ее не бросал. Только такая чуткая артистичная душа и способна понять ее душу, которой мало (зря Д. так усмехается) скучного повседневного существования, пусть даже и спокойного, без взрывов и потрясений.

– А как же К-о-о-ля? – с легким иностранным акцентом.

А что Коля?

Коля – это в другой жизни, в той, которая не совпадает с этой, где Д. (или С.), возможно, и наоборот – главное, не запутаться.

С Колей – да, просто. Просто и надежно (когда не пьет). Коля – хороший.

Простота (как и надежность) для женщины – большая ценность, потому что в жизни много именно такого, незамысловатого, с ней, простотой, – спокойно (и надежно), а для любой женщины, ну, вы понимаете…

Вообще же это не имеет ровно никакого значения. Пусть ей будет плохо, тяжело, тоскливо, пусть она будет страдать, пусть, в конце концов, рушится все и пропадает пропадом, но жизнь-то у нее, у Лизы, одна, с каждой минутой утекает безвозвратно, она чувствует, что без Д… не будет ее, жизни то есть. Настоящей.

Нет, такое раздвоение Лизу вовсе не пугает, а даже манит – это как отражение сложности Д. Он – сложный, и жизнь сложная. И Лиза чувствует, как вообще все усложняется, в том числе и она сама: столько всего сразу начинает бродить и бурлить, что она почти запутывается. Но и в запутанности свои чары, как и в Д. Чем сложней и запутанней, тем увлекательней.

Что говорить, совсем по-другому с Д.

Д. смотрит искусительно – Коля преданно, Д. щурит умные глаза – Коля озадаченно моргает, Д. тонкогубо усмехается – Коля недовольно морщится, Д. постукивает по столу красивыми аристократическими пальцами – Коля недоуменно почесывает затылок, Д. задумчиво поглаживает гладко выбритый сизый подбородок и ногой покачивает – Коля угрюмо сопит, а Лиза никак не может вспомнить, что же ее первоначально так отталкивало в Д. («омерзительный»), игравшем тогда, давно уже, роль демонического соблазнителя.