Шарлотта - Давид Фонкинос Страница 15

И вот началась напряженная творческая работа.

Каждое утро Альфред и Паула сходились у рояля.

В это время Альберт был занят своими больными,

А Шарлотта писала автопортреты —

Технику автопортрета изучали сейчас в Академии.

Альфред, обаятельный, эксцентричный,

Стал истинным утешением для Паулы.

Его безбрежная эрудиция потрясала,

Их беседы длились часами.

Альфреда буквально преследовал миф об Орфее.

Кстати, он начал книгу на этот сюжет

И неотступно думал о сошествии в адскую бездну.

Возможно ль, чтоб кто-то вернулся из этого хаоса?

Дабы понять его наваждение, мы обратимся в прошлое.

Едва ему стукнуло восемнадцать, Альфреда погнали на фронт.

Он хотел сбежать и исчезнуть, но назад пути уже не было:

Все мужчины в то время стали солдатами.

И он угодил в самый ад.

Узнал, что такое страх.

Стоишь в тумане, отступление запрещено,

Дезертирам грозит расстрел,

А тучи все ниже и ниже.

Вспученная земля пропахла смердящими трупами,

Пейзаж напоминал сцену из Апокалипсиса.

Альфред, как и Отто Дикс, полагал, что война – дело рук Сатаны [10].

В атаке полег почти весь его полк,

И среди изувеченных тел

Ему чудилось, будто и сам он давно уже мертв,

И все же в нем что-то по-прежнему билось упрямо, —

Да, верно, это биение сердца в груди,

А уши терзала боль —

Взрыв повредил барабанные перепонки,

Но несмотря на это, он смутно услышал чей-то призыв…

Иль то были предсмертные хрипы?

Альфред открыл глаза – значит, он еще жив? —

И увидел рядом с собой умирающего солдата,

Несчастный молил о помощи.

Но в этот момент Альфред заметил фигуры вдали:

Видно, к ним приближались французские пехотинцы,

Наверное в поисках выживших – чтоб их прикончить.

Альфред был не в силах помочь товарищу,

Ничего поделать не мог.

Спасти его было нельзя

И пришлось оставить на месте.

Он все равно бы погиб.

Сам он заполз под чей-то труп

И затаился, едва дыша.

Сколько времени он пролежал под мертвым?

Этого он не помнил,

Когда германский патруль подобрал раненых немцев,

Альфред уже был без сознания.

Его отвезли в Берлин. Очнувшись, он не узнал даже мать.

И в этом беспамятстве прожил год.

Так девятнадцатый год выпал из жизни.

Он утратил дар речи, не выходил из больниц

Вместе с товарищами по несчастью

И лишь много позже решил для себя, что нужно забыть этот ад,

Главное – не оборачиваться, как обернулся Орфей.

Но вдруг в средоточии мрака возникла мелодия,

Тихо, едва различимо, —

Это к нему возвращался голос.

И понемногу Альфред начал петь.

Теперь жизнь и музыка были неразделимы.

И он бросился в пение, чтобы выжить.

Как бросаются в воду, стремясь умереть.