Скажи красный - Каринэ Арутюнова Страница 15

ДО

– Девочка с персиками, – посмеивался учитель музыки, милейший Михаэль Оттович – совсем еще нестарый, лет тридцати, с плотным барашком волос на квадратном черепе и маслянисто-меланхолическими глазами, – до-ре-ми-фа-соль, – ей не нравился блеск его глаз, а руки – с ухоженными длинными пальцами – нравились, – она замирала от скольжения теплой ладони по колену, – от стыда, на дне которого густой волной колыхалось наслаждение, и вспыхивала – скулами и нежной шеей, а он шутливо дергал ее за каштановую косичку.

Между «Лебедем» Сен-Санса и дорогой через сквер с невнятными забулдыгами пролетело несколько лет – виолончель росла вместе с нею, из четвертушки незаметно превращаясь в половинку, – и одно плечо всегда было чуть ниже другого, на месте милого шутника Михаэля Оттовича оказалась дама со сложным гримом на лошадином лице и платиновой неподвижной прической – ученики за глаза прозвали ее «канифоль», – Тамара Адамовна сверлила ее желчным взглядом и морщилась, упираясь подбородком в гриф и широко разведя колени, девочка водила смычком по струнам, а за окном распускалось что-то бесстыдно-розовое, и кричали птицы, а в воздухе горечь смешивалась со сладостью, неловко соскользнув с ограды в Ботаническом саду, она угодила прямо в его руки – неумелые, с жесткими мальчишескими пальцами, – грозовые раскаты «Led Zeppelin» со вкусом дешевого портвейна и первой затяжки в подворотне соседнего дома, чугунная решетка старого сада и ребра мокрой скамьи в деревянных занозах, и божья коровка, ползущая рядом со щекой по пятипалому кленовому листу.

Виолончель обиженно стояла в углу, а платиновая дама выговаривала по телефону скрипучим голосом в тональности фа-диез минор, но впереди было лето, и затухающий костер на Трухановом острове, и обгоревшие джинсы, и возвращение домой под утро – с распухшими губами и следами от комариных укусов в самых неподходящих местах.

РЕ

Расшитый разноцветными нитями гобелен радовал глаз, но нити выгорали, расплетались, теряли цвет и плотность узора – веселье стало нарочитым, крикливым, – они всё еще просыпались в одной постели, но танцевать уже не могли – руки его, прежде такие внимательные, теперь оскорбляли ее, они бесцеремонно ложились на талию, бедра, а глаза тем временем жили другой жизнью, – мы уже не танцуем вместе, – любила повторять она, вкладывая особый смысл в эти слова.

Она сбивалась с ритма, раздражалась, заметив однажды раз и навсегда, что своим неумеренным движением он уже не стремится оттенить и подчеркнуть ее очарование, он жадно ловил внимание окружающих – черноволосый, смуглый, в ярко-синей рубашке и выгоревших джинсах, – грубо хватал ее за запястья, прижимал к себе, вращал и раскручивал, но это был уже не их танец.

Каждый танцевал свое.

Домой вернулись за полночь, возбужденные, дыша алкоголем, – давай, давай, – он нетерпеливо обхватил ее сзади, – упираясь ладонями в стену, она соединилась с ним, подталкивая себя навстречу, повизгивая, – ей хотелось назвать его другим именем и самой стать неузнанной, – ударь меня, закричала она, – ударь, – удар оказался неожиданно тяжелым, – обхватив голову руками, она продолжала стонать, жалобно и требовательно, раскачиваясь из стороны в сторону, – прежними они уже не могли любить друг друга – никогда, никогда.

За стеной мирно спал сосед – тот самый, сероглазый, – помня об этом, она вкладывала в свои крики чуть более обычного, и даже позволила подвести себя к распахнутому окну, – изогнувшись, царапая ногтями подоконник, выкрикивала в темноту нечто неутоленное, жадное – болезненное возбуждение и горечь переплелись в ней колючим клубком.

МИ

Почти одновременно захлопывались двери и щелкали замки, сладковатый привкус зубной пасты перебивал стойкий аромат кофе – впрочем, пила она исключительно молотый, сваренный по всем правилам в медной турке на медленном огне, – он – равнодушно глотал, обжигаясь, обычный растворимый – ложка на стакан плюс две сахару, чуть подкрашенный молоком, ее чашка со следами губной помады оставалась на кухонном столе до вечера, его – была тщательно вымыта и поставлена донышком вверх на сушилку, она была свободной женщиной почти без предрассудков, он – клерком среднего звена с аккуратным пробором в неопределенного цвета волосах и опущенными уголками серых глаз с рыжими точками вокруг зрачка.

Уже в самом рисунке ее губ мерещилась ему какая-то тайна, губы жили своей отдельной жизнью, растягивались, собирались в трубочку, образуя морщинки, – зачарованный, он не мог оторвать взгляда и вдруг, будто устыдившись чего-то, отводил глаза.

В улыбке ее сквозило обещание изматывающего раунда, в котором победительницей могла быть только она, – сдаюсь, сдаюсь, – взмахом светлых ресниц отвечал он, – рыжие искорки вокруг зрачков плясали, – невидимые нити натягивались от ее губ к его зрачкам, диалог продолжался не более минуты – пока не разъезжались дверцы лифта, – она вылетала первой, задевая плечом и обдав розовой волной каких-то ошеломительных духов, то ли Gucci то ли Herrera…

ФА

В этом поединке победителей быть не могло – оргазмы она добывала как в рукопашном бою, тяжело дыша, ударялась об него сильным телом, – странно, он ощущал себя пленником, маленьким, безвольным, щекотный восторг сменялся внезапной сонливостью, – прости, милая, – с неловким смешком уворачивался от кусающих поцелуев, пытался высвободить зажатые ее бедрами ноги, засыпая, отчетливо видел большую белую рыбину, выброшенную волной на берег, – рыбина открывала рот и дышала мучительно, раздувая жабры, и билась хвостом о мокрый песок.

Во сне колено его касалось ее расслабленного бедра, он подминал под себя разогретое тело – такую, сонно-тяжелую, потерявшую тягостную способность к анализу, сопоставлениям и выводам, он желал ее, – сжимал ладонью рот, – пальцами касался языка, десен, зубов – вот тут несовпадений не случалось, угол был выбран тот самый, проникновение оказывалось неожиданно острым, иногда коротким и бурным, порой долгим и счастливо изматывающим, – сплетясь как корни деревьев обмякшими членами, они засыпали вновь, разъединяясь постепенно, подчиняясь печальной неизбежности – стать чужими, почти незнакомцами с разных планет, – он – с Юпитера или Марса, ну а она, наверное, с Венеры.

Из охотника превратился в добычу – беспорядочно слоняясь из угла в угол, натыкался на невесомые тряпочки, остроконечные туфли выстроились в ряд, а в ванной комнате полочка прогибалась под разноцветными флаконами, – что ты морщишься? – пожимала она плечами, – подумать, – почти взмолился он в поисках желанного одиночества, – пепельница с торчащими окурками и распахнутое настежь окно казались символами чего-то навсегда ушедшего из его жизни…

СОЛЬ

С балкона потянуло сыростью и прелой листвой, – от подъезда вилась цепочка маленьких следов, – сгибаясь под тяжестью нелепо огромной виолончели, по усыпанной гравием дорожке к скверу шла девочка с каштановой косичкой, – потирая ладонью левую сторону груди, он близоруко всматривался в темноту, – сомнений быть не могло – Сен-Санс… кто-то водил смычком по его сердцу – вверх-вниз, – хватит, – прошептал он и прикрыл балконную дверь.