Золотая лихорадка - Ю Мири Страница 15

Эти «вот что», которыми Симада заканчивал каждую Фразу, лишь звоном оседали в ушах.

Подросток не знал, что, придя в учительскую, Симада снял с полки «Закон о школьном образовании» и, выбрав из него главу третью, статью тридцать шестую, прочёл про задачи среднего образования, после чего пробормотал: «Уж наша школа этот закон точно нарушает».

— Ты удивишься, если узнаешь, чем занимается твоя сестра, которая не ходит в школу. Не понимаю, чего вам не хватает. Я же не требую хороших оценок ни у Михо, ни от тебя. Уж я-то лучше всех представляю, на что вы способны. Говорю только, чтобы ты ходил в школу. И то не каждый день, а ровно столько, сколько необходимо, чтобы зачли. Кадзуки, про себя ты и сам не знаешь, ладно, но почему Михо не ходит в школу? А? Объясни, пожалуйста, папе.

Подросток опустил голову. Кажется, он впервые видел отца таким растерянным и уязвлённым. Неужели этот мужчина, как все обычные люди, может порой чувствовать тревогу или неуверенность?

— Раза три или четыре в неделю ходи в школу, а захочется развлечься — развлекайся как только душе угодно. Папа так считает: покуда ты не доставляешь хлопот полиции, делай что хочешь. А если женщина тебе нужна, Кадзуки, я тебе всегда их куплю, понял меня? Папа для тебя любую уговорит, даже такую раскрасавицу, до которой и моделям далеко, очень даже просто… Скажи, Кадзуки, ты знаешь другого человека с таким характером, как у папы? Есть ли ещё такие отцы?

Подросток молча потряс головой. Он выжидал момент, когда можно будет сказать про четыреста тысяч иен. Раньше у него ни разу не спросили, на что тратятся деньги, но в этот раз сумма уж очень велика.

— Мне нужно четыреста тысяч…

— А сколько ты у меня уже взял?

— Девятьсот тысяч, как мне кажется, — правильно?

Хидэтомо оценил вложенное в этот вежливый ответ презрение, но у него не было повода требовать иного ответа, и, поскольку старшие сын и дочь были, пожалуй, не в счёт, всё равно, что их и не было, не стоило ещё сильнее углублять пропасть между ним и младшим. Ведь в начальных классах подросток без труда сдал экзамены и поступил в лучшую по результатам тестирования школу в префектуре Канагава, она и в рейтинге стояла выше, чем школа Хосэй, куда он отдал сына лишь по настоянию председателя совета директоров. Однако лето первого года в средней школе стало рубежом, после него оценки подростка стремительно покатились вниз, и вместе с тем, как ростом он тянулся всё выше и выше, характер его с каждым днём менялся. На вид он был таким же, как и в младших классах, — серьёзным, аккуратным, сообразительным мальчиком, но Хидэтомо думал, что, наоборот, было бы спокойнее, если бы сын выкрасил волосы в рыжий цвет и стал грубить. В инциденте с изнасилованием на Хидэтомо произвело гнетущее впечатление то, как подросток, который наверняка был соучастником, без запинки рассказывал следователю про своё алиби. Иногда Хидэтомо охватывал порыв взять сына за плечи и тряхнуть хорошенько, чтобы он понял, что у них в жилах течёт одна кровь, однако его удерживали сомнения: он опасался открыть крышку, из-под которой выскочит совершенно непредсказуемый зловещий незнакомец. Хидэтомо ни разу не поднял руку на подростка. Даже когда мускулы напрягались до судороги, он мгновенно терял решимость под взглядом этих глаз, похожих на глаза животного, пойманного ночью в объектив камеры с инфракрасными лучами.

— Попробуй угадай, сколько стоили эти собаки. — Хидэтомо выпил виски до донышка и теперь указывал пальцем на подставку с пустым стаканом.

Подросток налил в стакан виски, положил лёд, разбавил минеральной водой и поставил перед отцом. С некоторых пор он принял на себя роль подавать отцу спиртное, и это давало ему возможность насладиться чувством превосходства, что-то вроде ощущений бармена, следящего из-за стойки, как гости напиваются. Так и хотелось раскрыть рот: «Что я могу приготовить для вас?» Одним из удовольствий было то, что он мог завысить долю виски и напоить отца допьяна.

— У этих собак родители были чемпионами Азиатской международной выставки. Я собирался выставлять их на финальном показе чемпионата Японии. Два миллиона иен. И что стало с клюшкой для гольфа, с этим «утюгом»? Он ведь сделан на заказ, полтора миллиона.

В голосе отца совсем не было злости, лишь горечь досады вынуждала его слегка повышать интонацию в конце каждого слова. Подростку показалось, что отца гнетёт тоска от потери чего-то гораздо более ценного, чем собаки или клюшка. Он чувствовал, что к этому человеку следовало бы испытывать не презрение, а жалость, но взрослого мужчину, утратившего гордость, остаётся только уничтожить.

— Ты хоть знаешь, сколько папа потратил в тот раз? Во-первых, по миллиону родителям всех троих, чтобы они заплатили жертве за моральный ущерб, — ты же знаешь, я старался всё уладить по соглашению сторон. А кроме денег за адвоката твой папа уплатил ещё два миллиона, чтобы дело свели к мировой, в пять миллионов всё это влетело!

Хидэтомо принял из рук подростка стакан и залил виски в рот.

— Ты тогда говорил, что ни при чём, но папа видит насквозь — ты это сделал. И вот тебе наказание: пока не закончишь школу, в патинко не появляйся. Сиди дома и думай о своём поведении. Ясно?

Хидэтомо порывался снять носки, но тут заметил зажатую меж пальцев сигарету — прищёлкнув языком, он сунул сигарету в рот, стянул носки, скомкал и со всего размаху швырнул в стену. Его иссиня-бледные голые ступни беспечно валялись на полу, словно дешёвые гостиничные тапки.

В прихожей раздался звонок, и отец с сыном невольно посмотрели друг на друга.

— Сколько времени? — Судя по мрачному тону, отец был не в духе.

— Половина двенадцатого, — ответил подросток, взглянув на «Ролекс».

— Ключей, что ли, нет у неё?

— Да она же потеряла. Привести её сюда? — Подросток поднялся с места.

— Я сам пойду наверх. Сюда нельзя никому, кроме наследника. — Хидэтомо ухмыльнулся.

Подросток добежал до середины лестницы, когда зазвонили снова. Босым он выскочил к порогу и распахнул дверь.

— Извини. Ты уже спал?

Михо зашла в прихожую, но, задержавшись взглядом на ботинках Хидэтомо, напряглась всем телом и умолкла, словно прислушиваясь к настроению в доме. Нагнувшись, чтобы снять босоножки — каблук пятнадцать сантиметров, платформа пять, — она покачнулась, и подросток поддержал её, ухватив за руку. Она отмахнулась и села у порога на пол.

— Спит он? — спросила Михо, потирая левую ногу, которую кое-как освободила от обуви.

— Не спит! Ждал, кажется. Тебя ждал.

Подросток подошёл к стеклянной двери в гостиную, понаблюдал за отцом — его плечами, вздымавшимися от резких вдохов, зло сверкавшими глазами, — затем перевёл невозмутимый взгляд на сестру.

— Дерьмо! Вернулась же я! — изрыгнула из себя Михо и направилась в ванну, приволакивая левую ногу, по которой отец на прошлой неделе так лягнул её, что на икре порвались сухожилия.

Когда она прошла мимо, в нос ударил запах шампуня, и подросток сморщился — заметил, что кончики волос у сестры всё ещё были влажными. Пойдя в ванну следом за сестрой, которая уже начала полоскать рот, заикнулся: