Гигиена убийцы. Ртуть - Амели Нотомб Страница 15

– Но при чем тут рука?

– Рука – вместилище наслаждения, когда пишешь. Правда, не только она одна: бесподобные ощущения от этого процесса разливаются в животе и в половых органах, под черепом и в челюстях. И все же наивысшее наслаждение сосредоточено в руке, которая пишет. Это трудно передать словами: когда рука творит, потому что не творить не может, она содрогается от наслаждения, и это уже не просто конечность, а гениальный механизм. Сколько раз, когда я писал, меня посещало странное чувство, будто главная тут – рука, будто она движется сама по себе, не спрашивая у мозга! Да, я знаю, любой анатом сказал бы, что этого не может быть, но, поверьте, ощущение именно такое, и это бывает часто. И какое же наслаждение испытывает в эти минуты рука, – наверно, оно сродни тому, что охватывает бежавшего из тюрьмы узника или сорвавшегося с привязи коня. И кстати, задумайтесь, не поразительно ли: чтобы писать и мастурбировать, нам служит одно и то же орудие – рука?

– Чтобы пришить пуговицу или почесать нос, тоже служит рука.

– Как вы тривиальны! Впрочем, что это доказывает? Низменное применение не мешает высокому.

– А мастурбация – это высокое применение руки?

– Еще какое высокое! Простая скромная рука способна одна воспроизвести такое сложное, затратное, трудное в осуществлении и отягощенное моральными категориями действо, как секс, – это ли не диво? Славная рука, безотказная и непритязательная, доставляет не меньше (если не больше!) удовольствия, чем докучливая и дорогостоящая женщина, – это ли не чудо?

– Разумеется, если таков ваш взгляд на вещи…

– Но ведь я прав, молодой человек! Вы не согласны?

– Послушайте, господин Тах, интервью даете вы, а не я.

– Иными словами, себе вы отвели более выгодную роль.

– Если это вас обрадует, моя роль пока не так уж выгодна. Вы меня уже не раз посадили в лужу.

– Меня это действительно радует.

– Ладно. Вернемся к нашим органам. Повторю по порядку: перо, муди, елдак, губы, ухо и рука. Все?

– А вам этого мало?

– Не знаю. Я представлял себе совсем другое.

– Вот как? Что же вам еще нужно? Вульва? Простата?

– На этот раз пошлость сказали вы. Нет. Можете размазать меня по стенке, но я думал, что требуется еще и сердце.

– Сердце? Боже милостивый, зачем?

– Чтобы чувствовать. Чтобы любить.

– Сердце тут совершенно ни при чем. Для этого есть муди, елдак, губы и рука. Их вполне достаточно.

– Вы чересчур циничны. Я никогда с этим не соглашусь.

– На здоровье, ваше мнение никому не интересно, как вы сами меня уверяли минуту назад. И ничего циничного я, по-моему, не сказал. Любовь и прочие чувства вырабатываются нашими органами, в этом мы с вами согласны; мы расходимся только насчет того, какими именно. По вашему мнению, это феномен сердечно-сосудистого происхождения. Я же не возмущаюсь и не бросаюсь громкими словами, правда? Я всего лишь думаю, что ваши анатомические теории весьма своеобразны и поэтому не лишены интереса.

– Господин Тах, ну зачем вы прикидываетесь, будто не понимаете?

– Что вы несете? Я прикидываюсь? Я и не думаю, нахал!

– Все же, когда я говорю о сердце, вы прекрасно знаете, что я не имею в виду орган!

– Да ну? А что вы имеете в виду?

– Способность чувствовать, переживать, любить, наконец!

– И все это в каком-то мышечном мешке, полном холестерина!

– Ну хватит, господин Тах, мне даже не смешно вас слушать.

– Естественно, это мне смешно вас слушать. Что вы талдычите мне о вещах, не имеющих никакого отношения к теме нашей беседы?

– Вы осмелитесь утверждать, что литература не имеет никакого отношения к чувствам?

– Видите ли, молодой человек, мне кажется, что в слово «чувство» мы с вами вкладываем разный смысл. Для меня, когда хочется врезать кому-то по морде, – это чувство. А для вас чувство – размазанные сопли в рубрике «Сердечная почта» женского журнальчика.

– А что это такое для вас?

– Для меня – так, настроение, красивая и насквозь криводушная историйка, которой люди тешат себя: мол, мы достойны называться людьми, уж так им хочется верить, что, даже справляя большую нужду, они преисполнены духовности. Особенно женщины горазды на такие выдумки, потому что при их работе свободна голова. А ведь это одна из отличительных черт рода человеческого – наш мозг считает себя обязанным функционировать постоянно, даже когда это ни к чему. Прискорбная техническая недоработка – в ней корень всех людских бед. Чем предаться благородной праздности, вкушать покой, подобно спящей на солнце змее, мозг домохозяйки кипит от ярости, не в силах вынести бездействия, и выдает сценарии один другого глупее и претенциознее – они тем более претенциозны, чем унизительней кажется самой домохозяйке ее труд. Какая все-таки дичь, ведь нет ничего унизительного в том, чтобы пылесосить или чистить сортир, – это просто надо делать, вот и все. Но женщины вечно воображают, что родились для некой высокой миссии. Большинство мужчин, впрочем, тоже, правда они меньше на этом зацикливаются, поскольку их мозги заняты бюджетом, карьерой, стукачеством и налоговыми декларациями, так что досужим вымыслам приходится потесниться.

– По-моему, вы немного отстали от жизни. Женщины в наше время работают наравне с мужчинами и обременены теми же заботами.

– Как вы наивны! Они же просто делают вид. Загляните в их рабочие столы – ящики набиты лаком для ногтей и женскими журналами. Нынешние женщины еще хуже домохозяек былых времен – те хоть какую-то пользу приносили. Теперь же они день-деньской обсуждают с коллегами такие животрепещущие темы, как личная жизнь и лишний вес, что по сути одно и то же. Когда их вконец одолевает скука, они перепихиваются со своими начальниками и счастливы от сознания, что сумели напакостить ближним. Для женского пола это венец карьеры. Ломая чью-то жизнь, женщина считает сей подвиг высшим доказательством своей духовности. «Я навалила дерьма, значит у меня есть душа» – вот как они рассуждают.

– Послушав вас, невольно задумаешься, нет ли у вас личной обиды на женщин.

– Еще бы! Одна из них дала мне жизнь, хотя я ее об этом не просил.

– Вы говорите как трудный подросток.

– Ошибаетесь: я давно трудный переросток.

– Очень смешно. Но ведь и мужчина был причастен к вашему появлению на свет.

– Мужчин я, знаете ли, тоже не жалую.

– Но женщин вы ненавидите сильнее. Почему?

– Все причины я вам уже назвал.

– Да. И все-таки мне не верится, что за этим нет иного мотива. От вашего женоненавистничества попахивает сведением счетов.

– Счетов? Каких? Я никогда не был женат.

– Дело не обязательно в браке. А вы, возможно, и сами не знаете, откуда в вас эта обида.