Мужчина для классной дамы - Елена Ларина Страница 15

А дальше произошло невероятное – на глазах Бориса появились слезы. Он закинул голову назад, как будто бы хотел, чтобы слезы закатились обратно, но было уже поздно.

– Борис Владимирович, у вас что-то случилось? Простите меня…

– Да что вы все время извиняетесь! Это я вас обидел, это вы меня простите. Вы правы, я устал, смертельно устал. Просто у меня мама умерла. Совсем недавно. Сегодня девять дней.

У человека горе, а я лезу к нему с какими-то дурацкими двойками и, хуже того, со своими проблемами! А Борис все говорил и говорил. Он ужасно одинок в своем несчастье, и я должна его выслушать. Да что там должна! Я хочу его выслушать, я не могу его не выслушать, потому что я очень-очень хочу ему помочь, хочу облегчить его боль.

– Понимаете, кроме мамы у меня никого нет… не было. Арсению я неинтересен, да и тепла особого он от меня не видел. Ленка, моя бывшая, бросила нас, когда Сене было три года, – нашла себе какого-то режиссера и укатила с ним в столицу, вот моя мама и стала мамой моему сыну. А я вертелся да и верчусь как проклятый, все деньги зарабатываю. Вот деньги есть, а сына, считай, потерял. Черт!

– Борис стукнул по столу судорожно сжатым кулаком.

– Но Борис Владимирович! Почему вы говорите, что потеряли сына? Арсений – прекрасный парень, и он вас любит!

Но Борис меня не слышал.

– Работа, с утра до вечера! – Борис помотал головой как щенок, которому в первый раз надели ошейник и он очень хочет от него избавиться. – А с сыном только и успеваю, что «привет-пока» сказать да дневник просмотреть раз в неделю. Впрочем, – неожиданно Борис осекся, – простите, я вас совсем загрузил. Вам все это ни к чему.

Он резко поднялся.

– Я тут немного разнылся, простите, – его тонкие губы скривились в усмешку, – просто устал сегодня.

– Борис Владимирович… – начала я, но Ровенский-старший уже взял себя в руки, натянул маску спокойствия и деловитым тоном перебил меня.

– Если вы поставите Арсению двойку, то будете вполне правы, он действительно ни черта не знает, – сказал он и холодно добавил: – Еще раз прошу прощения за беспокойство. Всего хорошего.

Он повернулся ко мне спиной и направился к дверям. Ну вот, сейчас он уйдет. И глядя в удаляющуюся от меня спину, я «на автопилоте» отчаянно произнесла:

– Борис Владимирович, я слишком хорошо знаю, что такое одиночество. Может быть, я могу вам помочь?

Ну и глупость же я сказала. Чем я могу ему помочь? Разве он просил о помощи? Однако Ровенский остановился и медленно повернулся ко мне.

– Если вы не торопитесь, то помогите с поминками, – сказал он все тем же холодно-деловым тоном и добавил после короткой паузы, – пожалуйста.

Ну прямо как ребенок, который забыл сказать «волшебное слово»!

У школы стоял серебристо-зеленый джип, похожий на слона – такой же огромный и, как мне показалось, добродушный. Борис задержался у двери машины, помогая мне забраться внутрь, и я снова ощутила, что воздух рядом с ним становится плотным. Эту энергию я ощутила так остро, что на мгновение испугалась – куда это меня несет?! На какую-то долю секунды наши взгляды встретились, и я поняла – у него зеленые глаза! И еще – я его совершенно не боюсь!

До дома Бориса мы добрались быстро, да и ехать было недалеко. Борис с Арсением жили в роскошном новом доме у станции метро «Черная речка». Квартира произвела на меня впечатление. Во-первых, она оказалась двухъярусной, я никогда прежде в таких не бывала. Ну а во-вторых, она была, если можно так выразиться, скромно-роскошной. Абсурдно? Возможно, но что поделаешь, если нет никакой мишуры, блеска, фальшивого золота и извечного хрусталя, и стандартного евроремонта тоже нет, а есть настоящее цельное дерево, натуральная кожа и дубовый паркет сложного и очень изящного рисунка.

На большой светлой кухне уже суетились несколько пожилых женщин. На таких мероприятиях не принято специально знакомиться с присутствующими, я только поздоровалась и вместе со всеми занялась хозяйственными хлопотами.

За столом мы оказались рядом. Борис ограничился одной рюмкой – он налил себе вторую, которая так и простояла до конца вечера. Общение наше состояло из дежурных фраз вроде «что вам положить» и «разрешите вам налить». Я постоянно чувствовала исходящее от него напряжение и от волнения молча давилась едой.

Траурная речь, которую Борис был должен произнести, далась ему нелегко. Вернее, это была вовсе не речь – просто слова.

– Мама была для меня… для нас с Арсением мама была всем, всем на свете. – Волевое худое лицо исказилось гримасой, в абсолютной тишине он запрокинул, как давеча в классе, голову, но справился со слезами. – Я благодарю тех, кто нашел сегодня время и посетил нас… с мамой. Спасибо.

Жалость волной захлестнула меня. Слова – это просто слова, они ничего не значат. Когда уходит близкий, дорогой, самый дорогой тебе человек, возможно ли передать словами то, о чем плачет твое раненое сердце?

Поминки всегда угнетают меня своей показной ненатуральностью. Зачем, ну скажите на милость, столько еды? Люди пришли, поели, на миг задумавшись о бренности существования, и ушли домой, к своим привычным делам и проблемам. А Борис с сыном остаются жить – совершенно одни на белом свете, двое одиноких и, похоже, еще не нашедших друг друга людей. Арсений волчонком забился в угол и не поднимал глаз от тарелки. Меня он старательно не замечал. Впрочем, мальчик скоро исчез – ушел к приятелю, как пояснила мне высокая статная дама со старинной камеей на груди и раритетным черепаховым гребнем в седых волосах, давняя приятельница покойной.

Обратно меня Борис привез уже ближе к полуночи. Всю дорогу мы молчали. Подъехав к дому, он помог мне выбраться из машины (наверное, для того, чтобы грациозно покидать его джип, нужно тренироваться годами!), проводил до квартиры.

У моих дверей вышла какая-то заминка. Что-то проскочило между нами. Борис сказал только одно слово:

– Спасибо.

Сел в лифт и уехал.