Люди и я - Мэтт Хейг Страница 15

— Как ты? — спросила она.

— Смотрел твою книгу. О темных веках.

Она рассмеялась.

— Чему ты смеешься?

— Все лучше, чем плакать.

— Скажи, — спросил я, — ты знаешь, где живет Дэниел Рассел?

— Конечно, знаю. Мы ездили к нему в гости на ужин.

— Где он живет?

— В Бебрехеме. У него роскошный дом. Неужели не помнишь? Это как забыть, что побывал во дворце Нерона.

— Нет. Я помню, помню. Просто кое-что еще в тумане. Думаю, это из-за таблеток. Вылетело из головы, вот я и спросил. Ничего страшного. Так мы с ним хорошие друзья?

— Нет. Ты его ненавидишь. Терпеть не можешь. Впрочем, в последнее время глубокая враждебность — это твой стандартный настрой по отношению к другим ученым, кроме Ари.

— Ари?

Она вздохнула.

— Твой лучший друг.

— Ах, Ари. Да. Конечно. Ари. Уши немного заложило. Не расслышал тебя.

— Но смею сказать, что вражда с Дэниелом, — чуть громче продолжала она, — это всего лишь проявление твоего комплекса неполноценности. Однако внешне вы неплохо ладите. Ты даже пару раз просил у него совета по поводу этих своих простых чисел.

— Да. Точно. Эти мои простые числа. Именно. И что ты скажешь про них? К чему я пришел? Когда мы с тобой в прошлый раз разговаривали, — до этого всего? — Мне вдруг надоело ходить вокруг да около. — Я ведь доказал гипотезу Римана?

— Нет. Не доказал. Насколько я знаю. Но ты проверь, ведь если все-таки доказал, мы станем на миллион фунтов богаче.

— Что?

— Вообще-то долларов, да?

— Я…

— Задачи тысячелетия, или как их там. Доказательство гипотезы Римана — самая важная из всех, которые до сих пор не удалось решить. В Массачусетсе, в другом Кембридже, есть институт, называется Математический институт Клэя… Ты же все это знаешь назубок, Эндрю. Бормочешь об этом во сне.

— Разумеется. Как свои пять пальцев. Вдоль и поперек. Просто ты должна мне чуть-чуть напомнить.

— Так вот, это очень богатый институт. Они явно при деньгах, потому что уже раздали около десяти миллионов долларов другим математикам. Кроме того, последнего.

— Последнего?

— Русского. Григорий, не помню фамилии, отказался от премии за доказательство не помню чьей гипотезы.

— Но ведь миллион долларов — это большая сумма, да?

— Да. Весьма.

— Так почему же он отказался?

— Откуда мне знать? Не знаю. Ты рассказывал, что он затворник и живет с матерью. На свете есть люди, Эндрю, у которых есть другие интересы, кроме финансовых.

Вот это новость!

— Неужели?

— Да. Есть. Видишь ли, существует известная революционная и спорная теория, будто счастья за деньги не купишь.

— Ого!

Изабель рассмеялась. Я решил, что она пытается меня развеселить, и тоже засмеялся.

— Значит, никто не доказал гипотезу Римана?

— Что? Со вчерашнего дня?

— Вообще.

— Нет. Никто не доказал. Несколько лет назад поднимали ложную тревогу. Кто-то из Франции. Но нет. Деньги на месте.

— Значит, ради этого он… ради этого я… то есть меня мотивируют деньги?

Изабель принялась разбирать носки на постели, раскладывая их по парам. Услышанное меня буквально потрясло.

— Не только деньги, — ответила она. — Тебя мотивирует слава. Эго. Ты хочешь, чтобы повсюду было твое имя. Эндрю Мартин. Эндрю Мартин. Эндрю Мартин. Ты хочешь попасть на все страницы Википедии. Стать Эйнштейном. Беда в том, Эндрю, что ты так и не вырос из пеленок.

Я растерялся.

— Разве? Как такое возможно?

— Мать не дала тебе любви, в которой ты нуждался. Ты обречен вечно сосать пустышку. Ты хочешь, чтобы тебя узнал мир. Хочешь стать великим.

Она говорила с ощутимой прохладцей. Интересно, люди всегда так разговаривают друг с другом или это характерно только для супругов? Я услышал, как в замке повернулся ключ.

Изабель посмотрела на меня круглыми, ошеломленными глазами.

— Гулливер.