Записки пинчраннера - Кэндзабуро Оэ Страница 15

3

Вы, наверное, тоже слышали толки о Корпусе лососей? Я находился недалеко от того исторического места, где состоялось его рождение. И я горжусь тем, что путь Корпуса лососей и мой жизненный путь однажды пересеклись. Вооружившись ружьями, они совершали свой Великий поход туда, где полиция была бессильна настигнуть их; я тогда как раз удил лососей перед самым закрытием лова в том году на горной речке Кумагава, в уезде Адзума префектуры Гумма, откуда начался этот Великий поход.

Я не сомневаюсь, что Корпус лососей до сих пор существует как сплоченная организация, если не развалился во время своего Великого похода в горах в результате внутренней междоусобицы. О том осеннем инциденте, ставшем и для меня волнующей кровь живой легендой, рассказывают, наверно, теперь члены Корпуса лососей, вспоминая о днях его возникновения. Возможно, именно эта акция была первым этапом его партизанской деятельности. Она осуществлялась под контролем Корпуса лососей как организации, имеюш. ей четкую структуру, но в то же время слагалась из индивидуальных действии каждого члена, выявивших его преданность общему делу.

Об упомянутом инциденте я рассказал на основе писем, самых горячих и исчерпывающих из всех присланных отцом Мори. Может быть, он все выдумал, чтобы я воспрянул духом, боясь, что после того, как он заставил меня описывать близкую мне обстановку в его неблагополучной семье, роль писателя-невидимки вызовет у меня отвращение. Не исключено, что события, рассказанные в письме отца Мори и записанные мной, являются плодом его фантазии.

Как я уже говорил, в конце лета — начале осени я ловил лососей на горной реке Кумагава, Конечно, меня нельзя назвать заядлым рыболовом, одержимым страстью к ловле рыбы в горных реках. В отличие от любой другой рыбной ловли страсть к ловле рыбы в горных реках может овладеть любым человеком, независимо от профессии, и он, отказавшись от любых удовольствий ради рыбалки, всю свою жизнь посвящает блужданию по горным рекам. Но такому человеку, как я, который родился в бедной крестьянской семье, с огромным трудом окончил физический факультет и, начав работать на атомной электростанции, прилагал неимоверные усилия, чтобы хоть немного опередить своих сослуживцев, немыслимо целиком посвятить себя ловле рыбы в горных реках.

Однако в то лето сложились особые обстоятельства — после облучения администрация электростанции и профсоюз, отдавая дань моей самоотверженной работе, потребовали, чтобы я занимался только восстановлением своего здоровья. Кроме того, я уже не мог вернуться на прежнее место, где существовала опасность нового радиоактивного облучения, так что я был лишен возможности продолжать демонстрацию своего усердия. Вот как я очутился на летней даче, принадлежавшей атомной электростанции, и стал вести жизнь человека, занятого поправкой своего здоровья, а этим я мог заниматься за счет электростанции до конца своих дней.

Инженер, долго живший на этой даче летом прошлого года, — это был пожилой человек — оставил все необходимое снаряжение для ловли рыбы в горной реке. Я думаю, он, как и я, прежде никогда в жизни не занимался этим. Запасся он и несколькими пособиями по рыбной ловле — без всякого спроса я позаимствовал у него и снаряжение, и книги, но мук совести при этом не испытал. Можно было не опасаться, что инженер когда-нибудь еще приедет сюда ловить рыбу. Он не подвергся облучению, а страдал нервным расстройством — он был одержим идеей, что над ним нависла страшная угроза: будет украдено яде. рное горючее для реакторов атомной электростанции и похищен он, инженер, которого заставят изготовить атомную бомбу для террористской группы. Целое лето он лечился на этой даче, но депрессия его лишь усугубилась, и, когда наконец ему удалось уговорить жену и детей переехать в страну, где нет ни одного атомного реактора, он вдруг взял и повесился.

С фиберглассовой удочкой для ловли рыбы в горных реках, которую оставил мне человек, обуянный страхами атомного века, я спустился по тропинке между берез к реке Кумагава. Я не собирался, как завзятый рыболов, забросить удочку и идти вдоль реки, а выбрал удобное местечко недалеко от лесной дороги. Наловив в ледяной воде личинок ручейника, я забросил леску в омут у отмели, менявшей направление потока. И тут же вытащил бьющегося лосося! Вода в реке была прозрачной, лишь чуть подернутой белесоватой дымкой. Видимо, поток поднимал со дна песчинки. Лосось, покрытый, точно пленкой, той же белесоватой дымкой, что и вода, был весь в черных крапинках и темно-красных полосах. В деревне, где я вырос, кетовые не водились, и я был потрясен окраской этого пятнадцатисантиметрового лосося, его свирепо торчащей вперед нижней челюстью — даже какое-то время не слышал шума реки.

С тех пор я каждый день ловил по одной рыбине, ловил на том самом месте, где поймал своего первого лосося. По субботам и воскресеньям настоящие рыбаки, добиравшиеся до Кумагава, проворно перемещались вдоль реки, вытаскивая одну рыбу за другой, местные жители ловили на искусственную приманку и легко добивались успеха. И лишь я, оставаясь на одном и том же месте, которое настоящий рыбак, забросив пару раз удочку, сразу же переменил бы, ловил на личинку ручейника в омуте, где удить на искусственную приманку трудно. Мне ведь достаточно было поймать одну рыбину. Пока я удил, наступал вечер, бывало, шел проливной дождь. Может быть, такие изменения погоды создавали особые условия для обитавших на дне лососей и заставляли их каждый раз набрасываться на личинку, неизменно появляющуюся в одном и том же месте. Я всегда ловил только одну рыбину в день.

Однако чем больше я вникал в руководство по рыбной ловле, тем сильнее мне хотелось заняться ловом по-настоящему — однажды я надел резиновые сапоги, оставленные все тем же предусмотрительным инженером, вошел в реку и стал подниматься вверх по течению от того места, где были садки с молодью горбуши, — ни разу не клюнуло.

Неожиданно опустившийся на реку туман и сгущающиеся сумерки заставили меня, бредя но мелководью, искать подъема к горной дороге, как вдруг я столкнулся с прекрасно экипированным рыбаком, забрасывавшим удочку с искусственной приманкой в том месте, где глубоководье переходило в отмель. Его реакция, когда он меня увидел, была более чем странной, и я встревожился.

— Разве так рыбачат? Учтите, это место очень опасное — медведи! — зловеще сказал мужчина, и меня это сразу же насторожило.

Медведи — это меня очень заинтересовало. Как мне было известно, именно благодаря медведям и появилась на свет легенда, относящаяся ко времени рождения Корпуса лососей.

Уезд Адзума — горный, и поэтому осень наступает внезапно. Начинается с того, что в течение пяти-шести дней идет дождь, вода в реке мутнеет и поднимается. Я уже начал втягиваться в ловлю лососей и во время огорчившего меня вынужденного перерыва пошел посмотреть на реку — она выглядела совсем иначе, чем летом. Вода затопила валежник, оползни на лесной дороге изменили русло реки, кусок берега, где раньше росли густая трава и кустарник, теперь превратился в остров, окруженный клокочущим потоком. Остров был довольно велик в длину, рассказывали жены расчищавших там землю крестьян, приходившие на мою дачу продавать овощи.

Остров был в центре внимания всех, кто жил поблизости; и вот как-то ранним утром по горной дороге, где стлался густой туман, оттуда прибежали двое юношей. Напуганные медведями, они искали спасения в гостинице, открытой только в летний сезон. Юноши рассказали, что недавно вместе с товарищами разбили здесь лагерь и ловили лосося, пока рыбная ловля еще была разрешена, но тут зарядили дожди, и они оказались отрезанными на этом острове, образованном начавшимся паводком. Мало того, кроме них, на острове остались еще медвежонок и огромная медведица, и ребята дрожали от страха. Наконец им, двоим смельчакам, удалось переправиться через реку, чтобы связаться с властями, а на острове вместе с медведями осталось пятеро их товарищей и девушка. Случайно в гостинице как раз проходила встреча тридцати директоров охотничьих союзов Синею. Вооруженные прекрасными ружьями, прихватив большое количество патронов, они все как один спустились к реке.