Половина желтого солнца - Нгози Адичи Чимаманда Страница 15

Оланна засмеялась, а в душе была благодарна Океоме за теплоту в голосе и за то, как он удержал ее руку в своей чуть дольше, чем положено. Доктор Патель смущенно проговорил: «Очень приятно с вами познакомиться». Профессор Эзека пожал ей руку, но, услышав, что диплом у нее по социологии, а не по одной из «серьезных» наук, пренебрежительно кивнул.

Угву подал напитки. Глядя, как Оденигбо подносит к губам бокал с бренди, Оланна невольно представила, как эти губы совсем недавно сжимали ее сосок, и сладкая боль пронзила ее тысячей иголочек. Скорей бы гости разошлись…

— Как известно, великий мыслитель Гегель назвал Африку страной детства человечества, — напыщенно сообщил профессор Эзека.

— В таком случае, таблички «Детям и черным вход воспрещен» в кинотеатрах Момбаса развешивали почитатели Гегеля, — хохотнул доктор Патель.

— К Гегелю нельзя относиться серьезно. Вы вчитайтесь в него, он весьма и весьма забавен. Однако и Юм, и Вольтер, и Локк воспринимали Африку точно так же, — сказал Оденигбо. — Понимание величия зависит от того, откуда ты родом. Вот когда у израильтян спросили их мнение о деле Эйхмана, [36]один ответил, что не понимает, как мог кто-то считать нацистов великими. Но ведь кто-то же считал, разве нет? И до сих пор считают! Люди не осознают, что если бы Европа всерьез воспринимала Африку, то не было бы холокоста. А значит, не было бы и Второй мировой!

— То есть как? — не поняла мисс Адебайо, поднеся к губам бокал.

— Да это же очевидно. Все началось с гереро. [37]— Оденигбо говорил все громче, а Оланна вспоминала, как совсем недавно они расшумелись в его спальне и как он потом смеялся: «Если мы будем так шуметь и ночью, разбудим беднягу Угву».

— Опять ты за старое, Оденигбо, — сказала мисс Адебайо. — По-твоему, если бы белые не истребили гереро, не было бы и холокоста? Не вижу связи.

— А связь налицо! Изучение рас белые начали с гереро, а закончили евреями. Вот вам и связь!

— Но от Второй мировой была и своя польза, нет худа без добра, как говорится, — вставил Океома. — Мой дядя, брат отца, сражался в Бирме и вернулся мучимый одним-единственным вопросом: почему ему никто раньше не сказал, что белый человек не бессмертен?

Последовал дружный хохот. Казалось, будто один и тот же разговор повторялся на разные лады уже в тысячный раз и все знали, когда смеяться. Смеялась и Оланна, но ей почудилось, что смех ее на фоне остальных звучал по-иному, резче.

Прошло недели три. Оланна начала вести курс «Введение в социологию», вступила в университетский клуб, играла с другими преподавателями в теннис, подвозила Угву до рынка, гуляла с Оденигбо, записалась в благотворительное общество при церкви Святого Петра и понемногу начала привыкать к друзьям Оденигбо. Тот со смехом уверял, что Океома и Патель влюблены в нее по уши — Океома охотно читал свои стихи, где богини будто списаны с нее, а доктор Патель так и сыпал историями из своей жизни в Макерере, где он представал благородным рыцарем науки.

Доктор Патель ей нравился, но особенно симпатичен был Океома — его нечесаные патлы, жеваная одежда и пылкие стихи. К тому же она сразу заметила, что Оденигбо неизменно прислушивался к суждениям Океомы, называя их «голосом поколения». Ей непонятен был профессор Эзека с надменной хрипотцой в голосе и молчаливой уверенностью в своей правоте. Настораживала ее и мисс Адебайо. Было бы проще, если бы та ревновала, но мисс Адебайо, похоже, не считала Оланну достойной соперницей: держит себя не как ученая дама, слишком уж хорошенькая, а английское произношение точь-в-точь как у угнетателей. Оланна ловила себя на том, что при мисс Адебайо больше говорит, отчаянно пытаясь выдать что-нибудь умное: что Нкрума [38]стремится заправлять всей Африкой; что со стороны США несправедливо требовать убрать советские ракеты с Кубы, когда в Турции находятся их собственные; что Шарпвилль — лишь вопиющий пример из жизни Южной Африки, где каждый день гибнут сотни черных. При этом Оланна отдавала себе отчет, что ее суждения не блещут новизной, и подозревала, что мисс Адебайо это известно, ведь стоило Оланне вступить в разговор, как мисс Адебайо тянулась за журналом, подливала себе в бокал бренди или выходила в туалет. В конце концов Оланна сдалась. Наверняка мисс Адебайо догадывалась о ее неуверенности, страхах. Но не каждый способен, глядя вам в глаза, хладнокровно сказать, что вы «неразумно хороши собой».

И все-таки, нежась в объятиях Оденигбо, Оланна всякий раз думала, что здесь, в Нсукке, ей живется как в мягком пуху — даже в дни, когда Оденигбо часами не выходит из кабинета. На его предложения пожениться она неизменно отвечала отказом. Слишком уж они счастливы, такое счастье легко спугнуть.

3

Ричард в основном помалкивал на вечеринках, куда приводила его Сьюзен. Она каждый раз представляла его писателем, и Ричард надеялся при гостях сойти за молчуна, как писателю и подобает, но в душе боялся, что его видят насквозь и знают, что он просто-напросто чувствует себя чужаком в их компании. Все, однако, были с ним любезны — ради Сьюзен с ее остротами, смехом, блеском зеленых глаз и раскрасневшимся от вина личиком.

Ричард сносил все безропотно: стоял в сторонке и ждал, когда Сьюзен соберется домой; не огорчался, что никто из ее друзей не пытается с ним сблизиться; не обиделся он, даже когда опухшая пьяная женщина назвала его «красавчиком нашей Сьюзен». Но его вовсе не радовали вечеринки «только для белых», где Сьюзен выпроваживала его «в мужскую компанию», а сама вливалась в кружок женщин делиться впечатлениями о Нигерии. С мужчинами Ричарду было неуютно. Почти все были англичане — бывшие чиновники из колоний и дельцы из «Кингсвей», «Бритиш Петролеум» и «Юнайтед Африка», багровые от солнца и виски. Они с ухмылками заявляли, что нигерийская политика — сплошь первобытная дикость и «эти ребята» не готовы управлять страной. Обсуждали крикет, плантации, которые уже купили или собирались приобрести, прекрасную погоду в Джосе и выгодные сделки в Кадуне. Ричард обмолвился, что интересуется искусством Игбо-Укву, — ему ответили, что оно пока не пользуется спросом, и Ричард не стал объяснять, что для него не деньги главное, а красота. Он сказал, что недавно приехал в Лагос и хочет написать книгу о Нигерии, — в ответ заулыбались и надавали советов: здешние жители — попрошайки, готовьтесь к тому, что от них воняет, что они будут стоять на дорогах и глазеть на вас, не верьте жалобам на тяжелую жизнь, прислугу держите в строгости. О национальном характере африканцев ходили анекдоты. Ричарду запомнилась история о наглом африканце: негр гуляет с собакой; мимо идет англичанин и спрашивает: «Что ты делаешь рядом с этой обезьяной?» Негр отвечает: «Это не обезьяна, а собака», будто англичанин обращался к нему!