На черной лестнице - Роман Сенчин Страница 15

– Аджипсанда-ал, – протянул мечтательно, – замечательнейшая вещь. Не пробовали? Грузинская кухня! Эх, Сухуми, Гагры… Кстати, мы же до сих пор как следует и не познакомились! – вспомнил он. – Виталий. А вас?..

Симпатичная назвалась Леной, а та, что в сиреневом, – Анжелой.

– Отличные имена!

Официант принес салаты, канапе и запотевший графинчик.

– Аджипсандал придется подождать. Готовим.

– Хорошо, – кивнул Виталий и жестом велел официанту наполнить рюмки; тот наполнил.

– Что ж, за знакомство!

Чокнулись, выпили. Съели по одному канапе.

– Вы здесь всю ночь проведете? – спросил Виталий.

– Нет, скоро по домам, – цепляя на вилку зеленые листья, ответила симпатичная Лена. – Завтра к десяти на работу…

– И где работаете, коль не секрет?

Девушки посмотрели друг на друга, совещаясь взглядами – сказать или нет. Потом Анжела уныло призналась:

– В парикмахерской.

– Да? Отлично!

– Чего же здесь отличного?

– Как же. – Вадим понемножку подлил в рюмки, – буду посещать ваш салон, если он, конечно, на уровне. Ха-ха! По знакомству-то слишком топорно обкорнать не должны. Так? – И, сменив шутливый тон на серьезный, он спросил: – Адресок можно ли узнать?

– У нас не салон, – по-прежнему уныло сказала Анжела, – простая парикмахерская.

– Н-ну, бывают и салоны такие, что так обкорнают – хоть налысо после них брейся. – Виталий достал маленький органайзер и ручку. – Так, записываю. Может, я стану вашим постоянным клиентом. У, неплохо?

Девушки помялись, снова попереглядывались, и Лена сказала адрес.

Запахло ароматом специй, тушеных овощей; официант принес аджипсандал.

– У-у, – застонал Виталий, берясь за вилку, – налетай, девчата!

Посидели неплохо. Девушки были довольны. Молодой человек проверил поданный счет, расплатился. Когда вышли из ресторана, он сказал:

– Цены, конечно, неслабые. Я имею в виду, для обычных людей. Надо будет пустить в журнале матерьяльчик, ха-ха!

Девушки тоже хихикнули.

Потом танцевали. Молодому человеку приятнее было танцевать с простенькой Леной, но он не обижал и Анжелу – по песне с каждой.

Потом выпили по бутылке «Балтики», и в начале четвертого девушки засобирались домой.

– Как же вы доберетесь? – удивился Виталий. – Метро закрыто еще.

– Да нам тут рядом, полквартала…

– Что ж, понимаю, – вздохнул он, – работа есть работа. Я тоже скоро отправлюсь, надо выспаться перед самолетом. В Ригу лечу, насчет распространения журнала. Там у них какие-то препоны ставят, дескать, «ОМ» – слишком русский. Хм! Конечно, мы ориентируемся на Россию, во-первых. А как же иначе?.. Полечу вот теперь разбираться…

Анжела и Лена смотрели на него с уважением и завистью.

– Везет, – вздохнула Лена. – Я на самолете только в детстве летала. Уже почти и не помню…

Молодой человек отмахнулся:

– Ничего хорошего. Весь полет перед глазами эти кадры про катастрофы. А если в воздушную яму попадешь или тряхнет, всё, думаешь, приплыли. Н-ну, ладно, – он взглянул на часы, – не смею задерживать. До встречи, девушки!

Они ушли. Молодой человек побродил по клубу, покуривая «Парламент». Людей в «Пене» совсем мало, и все вялые, полусонные. Ожидают открытия метро. Подиум, где вечером устраивали конкурсы и танцевали клубные девочки, стоит пустой, темный. Музыка медленная, точно и она устала; уже никто не танцует. В укромных закутках дремлют, обнявшись, юноши и девушки.

…Кое-как дотерпел до шести утра. Теперь трясется в безлюдном вагоне. На полу, на сиденьях валяются сорванные со стен какими-то дебилами обрывки рекламных наклеек. Один обрывок прилип к подошве туфли, и он пытается другой туфлей отлепить его, раздражаясь и одновременно радуясь, что нашлось занятие.

Глаза слипаются, хочется спать, голова отяжелела от легкого, но ощутимого похмелья. Скулы ломит, раздирает зевота.

…От станции до его дома – минут десять дворами. Шагает быстро, дрожа от холода, подняв воротник пиджака. Курит последнюю сигарету из пачки «Парламента». По временам под ногами хрустит тонкий ледок на досыхающих апрельских лужах… Когда-то в детстве он любил крошить такой ледок каблуком. Льдинки разлетались, звенели, как стеклышки, а под ними чернела полоска грязной, незамерзшей воды…

Проходя по одному из дворов, он останавливается над кучкой мусора, который поленились донести до контейнера и вывалили просто под дерево.

– У, сволочи! – прошипел он со злой обидой, пнул красочную банку из-под консервированных сосисок. – С-суки!..

Зашагал дальше.

…Обшарпанная пятиэтажка в глубине тесных дворов и кривых узких переулков. Темная холодная лестница. Подошвы добротных туфель гулко стучат по истертым ступенькам.

Достает ключ, открывает дверь на третьем этаже.

– Лёша, ты? – спрашивает с кровати мама хриплым, свистящим голосом.

– Я. Всё нормально? – Он снял туфли, прошел в комнату.

– Ничего, – отвечает мама, – немного поспала. С вечера опять приступ был…

– У-у…

– Ты поешь, сынок, там на плите в сковородке гречка и печень. С томат-пастой вкусно.

Он кивает:

– Сейчас переоденусь, поем.

Загородившись дверцей шифоньера, снимает пиджак, рубашку, брюки. Вешает их на плечики. Поверх костюма натягивает целлофановый мешок. Теперь выходная одежда ему долго не понадобится…

– Тебе вечером с работы звонили, – говорит мама. – Ругались, что плохо убрался…

– Да? – отзывается он и зло, еле слышно бурчит: – Им, гадам, всегда не нравится…

– Ты уж, сынок, постарайся как-нибудь. Уволят еще, а как жить-то будем? Моя эта пенсия, сам понимаешь… а на рынке у тебя то есть деньги, то нет…

– Мда…

– И еще, – вспоминает мама, – Виталька звонил, напоминал о карте какой-то. Чтоб ты сегодня занес.

– Понятно. Спасибо, мам.

Он шуршит целлофаном, вынимает из кармана пиджака карту гостя «Пены», затем прячет одежду в шифоньер. Надел джинсы, свитер. Посмотрел на часы. Поспать не получится – скоро уже идти подметать, потом дежурить на рынке, может, подвернется что-нибудь срочное разгрузить.

– Поешь, – снова просит мама. – Печенки немного, гречка…

– Хорошо, мам, спасибо.

Он заходит на кухню, включает плиту, ставит чайник. Подогревает то, что в сковороде. Жует, невесело уставившись на полустершуюся, исцарапанную переводку на хлебнице: лицо миловидной девушки. Лет пятнадцать назад выменял ее у соседа Витальки на медную трубку для пугача. Виталькин брат служил в ГДР, он таких переводок в каждом письме по десятку присылал…